Виктория Холт - Тайный брак

Мать-настоятельницу здесь боготворили. Милосердная и ласковая, она держалась несколько отчужденно, и потому ее любили и побаивались. Мы часто гуляли по саду, где изучали цветы и травы и способы их применения, нам разрешали самим сажать разные растения, и в эти часы и минуты удавалось всласть поговорить друг с другом.

Все здесь отличалось от жизни в «Отеле де Сен-Поль». Ни одна весточка, не говоря уже о пересудах и сплетнях, не доходила сюда, за высокие стены монастыря. Мы ничего не знали о происходящем снаружи и уже сомневались, а есть ли там вообще жизнь. К неопределенности нашего существования там, в «Отеле де Сен-Поль», добавлялось постоянное беспокойное ожидание. Мы никогда не знали, как будет себя чувствовать отец в этот или на следующий день и как это повлияет на наши судьбы. Мы тревожились о нем, волновались, не зная, как долго продлится очередной приступ.

Здесь, в монастыре, все шло по раз и навсегда заведенному порядку, каждый знал на несколько дней вперед, что будет делать сам и окружающие его.

Посетителей иногда допускали в Пуасси, и как-то нас навестила наша уже замужняя сестра Изабелла.

Ее муж, юный кузен Шарль, после убийства отца стал герцогом Орлеанским. Вглядываясь в оживленное прелестное личико сестры, я поняла, что она счастлива.

— У Шарля добрый мягкий характер, — рассказывала Изабелла. — Правда, он моложе меня… Его тоже принудили вступить в этот брак, но он любит меня, и разве это не прекрасно?.. Он пишет стихи, очень хорошие — так считаю не только я. Наверное, мне повезло в жизни: оба моих мужа такие чудесные люди, и благодаря им я знаю, что такое любовь…

Она продолжала вспоминать о Ричарде, но я понимала, что любовь в новом браке рассеяла печаль воспоминаний, как восходящее солнце растапливает легкий утренний туман.

Мишель тоже заметила перемену в Изабелле и согласилась с моими радужными предсказаниями.

Но обе мы, увы, ошиблись…

Тогда от Изабеллы я узнала о событиях за стенами нашего монастыря.

Она рассказала, что герцог Бургундский оставался все время в Париже; исполнилась его заветная цель — он прибрал к рукам власть над городом. Однако недавно ему пришлось покинуть столицу, в Льеже разразился бунт.

— Сначала он послал туда солдат, — говорила Изабелла, — но они не могли подавить восстание, и тогда отправился сам. Наша мать тут же вернулась в Париж, и Луи вместе с ней. Бедняга Луи! Он так сильно переживает за каждый свой шаг. Постоянно боится сказать что-нибудь не то или сделать что-нибудь не так. Не каждому под силу родиться в семействе королей. Не по его характеру быть дофином. Катрин, насколько счастливее стали бы мы, родись в простой семье. Сами бы решали свою судьбу. Но что толку говорить об этом?.. Так вот, наша мать вернулась с Луи и в сопровождении герцогов Берри и Бурбона. Они тоже против герцога Бургундского… А что, как ты думаешь, решил тем временем наш отец? Он пришел немного в себя и заявил, что не может больше находиться в постоянном ожидании нового приступа да еще править государством. И потому наилучший выход видит в передаче руководства страной королеве. Нашей матери, представляешь?! Какое возмущение это вызовет! Как будто мало того, что уже происходит?

Я слушала Изабеллу и убеждалась в одном: сестра почти оправилась от своего горя — она стала интересоваться делами государства. Решив не отставать от нее, я изрекла:

— Несчастный отец, он, наверное, совсем сошел с ума!

Сестра с удивлением взглянула на меня и продолжала:

— Бедняжка Луи не находит себе места. Он ведь так боится матери… А теперь самое главное. Только что стало известно, что герцог Бургундский усмирил восставший Льеж и возвращается в Париж во главе победоносного войска.

— А что же мать и остальные?

— Все в ужасном смятении. Решили немедленно переехать в Тур. Мать намерена взять туда и нашего отца. Возможно, они сейчас уже там… Не знаю, что будет дальше. Думаю, пройдет немало времени, прежде чем утихнет ожесточенная вражда между Бургундским и Орлеанским домами. Больше всего я беспокоюсь о моем Шарле. Как он поступит? По природе он поэт. Ничуть не похож на своего покойного отца. Он никогда не будет неверным супругом. Убеждена в этом!

Ее внезапная откровенность вызвала у меня улыбку, я сжала руку сестры, выражая полное понимание и одобрение того, что она начинает жить настоящим. Ее добрая верная душа заслуживает спокойного счастья — так думала я в ту минуту.

Сестра прожила с нами некоторое время, и я с удивлением наблюдала, как, несмотря на тревожное положение вокруг, о чем она так много рассказывала, сама она излучала спокойствие и безмятежность.

Я поняла природу ее такого состояния, когда вскоре услышала от нее такие слова:

— Катрин, то, о чем я всегда так мечтала, свершилось. У меня будет ребенок.

Я обняла ее, и мы обе всласть поплакали. Это были слезы счастья и надежды, и как хорошо, думала я тогда, что и то, и другое еще существует в этой череде бед, ненависти и страданий.

Если бы я знала, как зыбки и мимолетны мои лучезарные мечты!

Там же, в монастыре Пуасси, произошло одно из самых трагических событий моего детства.

Помню — как будто это случилось только вчера. В комнату, где учили уроки девочки из нескольких благородных семей Франции, стремительно вошла молодая монахиня. Подойдя к нашей наставнице, тоже одной из монахинь, она о чем-то тихо с ней заговорила. Меня обрадовала небольшая передышка — я устала уже от латинских фраз. Однако вскоре наставница подняла голову и тихо сказала:

— Принцессы Мари, Мишель и Катрин, подойдите, пожалуйста, ко мне.

Мы подчинились.

— Вас хочет немедленно видеть мать-настоятельница. Ступайте к ней.

Мы переглянулись, в головах наших промелькнуло одно и то же: что такого могли мы все натворить? Не так часто учениц вызывала к себе сама настоятельница. Нужно было уж очень отличиться, в плохую или в хорошую сторону, чтобы она пригласила к себе.

О, лучше бы она отругала нас за что-нибудь, наказала со всей суровостью…

Мать-настоятельница в келье встретила нас ласковой улыбкой.

— Садитесь, — предложила она.

Мы сели. Наступило недолгое молчание.

— У меня для вас печальное известие, — сказала она негромко. — Оно принесет вам боль, но такова Божья воля. Речь идет о сестре вашей, герцогине Орлеанской.

— Изабелла… — пробормотала я, холодея от ужаса.

— Да. Она ушла от нас в лучший мир… Так было угодно Господу.

Я почувствовала, что каменею. Ребенок, сразу подумала я. Наверное, поэтому… Боль перехватила мне горло.

Мои сестры тоже молчали, объятые горем.

Первой опять заговорила настоятельница:

— Ваша сестра сейчас там, где Бог и его ангелы. Не нужно долго предаваться печали. Надо радоваться ее радостям. Она избавилась от всех земных скорбей и болей…