АНДРЕЙ ВАЛЕРЬЕВ - ФОРПОСТ – 3

– А-аа-а!

Все семьсот шестнадцать жителей посёлка одновременно с восторгом выдохнули. Взлетел! Птица приподнялась на пару секунд над обрывом и с бешеной скоростью рухнула вниз, скрывшись за краем плато.

– Аа!

Толпа в ужасе качнулась к обрыву.

– Стоять! Стоять! Всем стоять! Ни с места!

Полковник упёрся в ближайших людей и остановил их. Толпа замерла, а потом взорвалась новой порцией ликующих криков – планер вынырнул из пропасти и как парящий орёл взмыл вверх.

– Папка! Он летит! Летит!

Четырёхлетний карапуз Сергей Константинович Кольцов прыгал на шее отца и махал руками.

– Папка, а дядя Вова мне разрешит полетать? Я тоже хочу!

– Разрешит сына, конечно разрешит.

Мысли первого зама 'дяди Вовы', полковника Алексеева, Константина Сергеевича Кольцова были далеко-далеко. В тюремной пещере. В камере одного из заключённых.

Напряжение, возникшее вокруг привезённого им пленника, за прошедший месяц достигло апогея. Вся верхушка Новограда успела на три раза переругаться относительно его судьбы и методов его допросов. Исключением пока был лишь он. Константину хватило ума ни разу, по поводу возможного Разрушителя, не высказаться.

– Забери его. – Кольцов снял с шеи сына и отдал его жене. – Совещание. Идти надо.

'Дядя Вова', с сопровождающими, словно линкор среди стаи рыбацких лодок, уже двинул в штаб. С другой стороны взлётки в штаб шествовал владыка со своей свитой. Вопрос, стоявший на повестке дня, был и прост и сложен и требовал незамедлительного решения.

Костя вздохнул.

– Пойду я.

– Итак, – Алексеев обвёл взглядом собравшихся, – толку – ноль. Так?

– Так. – Отец Илия покачал головой. – Молчит, проклятый. Что мы только не делали…

От взгляда Кости не укрылись мимолётное неудовольствие на поджатых губах Батюшки. Отец Пётр был оччччень недоволен. Да и Матушка как-то странно замерла.

Бывший психотерапевт тем временем, продолжил.

– Мы, конечно, могли бы его быстро выпотрошить… но… Пётр Михайлович запретили-с.

Костя вздрогнул. Это 'с', постоянно добавляемое вонючкой-садистом, его достало окончательно и бесповоротно.

– Пытку бессонницей я сам велел прекратить. Испытуемый, после пяти суток впал в пограничное состояние. Бред сумасшедшего нам не нужен, я полагаю?

Полковник коротко посмотрел на отца Петра и Матушку. Та сидела, накинув на голову капюшон своего плаща, и не шевелилась.

– Дальше. Что вы предприняли?

– Мы… понимаете… – Отец Илия тянул кота за хвост изо всех сил. – У нас не было полномочий. Мы могли бы его опоить. Некие запасы спирта у меня есть. И настойка опия тоже…

– Грех это!

– Батюшка, я понимаю, что наркотик это, конечно, перебор… но алкоголь… сухой закон здесь многим поперёк горла…

– Мы сейчас не об этом говорим.

Властный голос Алексеева разом пресёк, начавшуюся было дискуссию о полном запрете спиртного в Новограде.

– Дальше. Что вы предприняли?

– Мы… – Голос Илии жеманно притих. – Работали над его пальцами. Теми, которые не двигаются. На правой руке. Чувствительности они, слава Богу, не потеряли.

– И?

– И ничего. Испытуемый мочится при виде… эээ… матушка, простите… огня и инструментов, но откуда он приплыл – не говорит. Он рассказал нам всё. Всю свою жизнь с детства. Он признался в воровстве в школьной столовой и в вымогательстве денег у сослуживцев, но откуда у него эта лодка он не говорит.

– И что дальше?

– Не знаю, – Отец Илия развёл руками. – Эти два пальца мы растянули на неделю, но… они уже закончились. Надо что-то решать. Или работаем дальше по пальцам или что-то новое придумываем.

– Молчит?

– Нет. Кричит. Плачет. Умоляет. Отказался от своего атеизма. Принял крещение. Делает всё, чтобы его… чтобы с ним не работали. Временами, э… во время работы, впадает в полубессознательное состояние и начинает читать мантры.

– Мантры?

– Что-то похожее. Он сам себе нечто вроде психоблока поставил.

– И что же…

– 'Доча-сына', 'доча-сына'…

Матушка хрустнула пальцами, а в штабе повисла тягостная тишина.

– Ясно. Там, откуда он приплыл, у него есть дети. Он не скажет.

– Да скаааажет. Если мы…

– Нет, – Отец Пётр своим тихим голосом сразу завершил не начатую дискуссию, – он, пока, мне нужен относительно целым. Отец Илия, вам это ясно?!

– Да, владыка.

Начальник контрразведки встал и низко поклонился.

Анастасия Ивановна странно кашлянула. У всех присутствующих сложилось такое ощущение, что женщину мутит.

– Матушка, – Полковник перевёл на неё взгляд, – вы уверены, что лодка это знак? Вы не ошиблись? Может мы зря этого Ивана…

– Работайте дальше.

Женщина резко встала и быстрым шагом покинула холодную пещеру.

Денёк сегодня выдался просто замечательный! Ахмед, безъязыкий тюремный раб, приволок к нему в камеру не обычную бурдомагу, а роскошнейший завтрак-обед-ужин! Громадную свеклу. Тёмную, почти чёрную и очень сладкую. Турок помычал, поулыбался и, прихватив на прощание парашу, ушёл, а Иван облизнулся и взял тяжёлый корнеплод в руку. Держать два килограмма в одной левой, при этом обдирая ногтем правого указательного пальца земляную корку было очень неудобно, но всё равно – это был пир. Обычная плошка разваренных злаков, несолёная и без всяких признаков мяса, давно уже не лезла в рот и Ваня, несмотря на лютый голод и тощий живот, в последние дни эту кашу вываливал на пол.

А ещё сегодня с утра никто к нему не пришёл. Ни отец Илия, с его задушевными разговорами, ни Василий Алибабаевич, с его переносной жаровней и раскалённым прутом.

'Ай-й-й!'

При одной только мысли о Васе живот судорожно сжался, а ноги сами собой заскребли пятками по каменному полу, пытаясь отодвинуть тело своего владельца подальше от двери.

Всю последнюю неделю его ни о чём не спрашивали. Вообще ни о чём. Вася молчал как рыба, ласково улыбался и каждое утро отжигал раскалённым железным прутом по одной фаланге. Ваня посмотрел на аккуратно забинтованную руку. Ахмедка был молодец. Всё-таки медбрат. На скорой в Трабзоне работал. Под стираные бинты он всегда подкладывал какие-то травки, которые облегчали боль. Да и нагноений никаких не было.

'Хорошо!'

Ваня доел свеклу и вытянул ноги. В этой камере никак не получалось лечь и вытянуться. Даже по диагонали. Встать в полный рост тоже не получалось, но со временем Маляренко приноровился на такие мелочи внимания не обращать. Зато почти вусмерть отбитая каменной картечью правая рука снова начала шевелиться! Да и бок тоже почти зажил и можно было переворачиваться на ледяном каменном полу совершенно свободно. Вот!

Маляренко и понятия не имел, сколько времени он тут провёл. В почти полной темноте. Поначалу, кроме неудобств связанных с размерами камеры, пытками и голодом, он особенно сильно страдал от холода. В пещере, в глубине горы, было, мягко говоря, прохладненько. Но потом он и к этому привык тоже.