АНДРЕЙ ВАЛЕРЬЕВ - ФОРПОСТ – 4

Увидав выставленные незнакомцем ладони, голый мужик остановился как вкопанный, потом упал на колени и зарыдал.

Как ребёнок.

А потом он захохотал, вскочил и снова стал прыгать и орать.

– Ты, – Иван указал мужику в грудь, – здесь, – указательный палец обвёл горы вокруг, – один?

Ваня поднял палец вверх.

– Один?

Шедший впереди и постоянно оглядывающийся робинзон, закивал головой, стукнул себя в грудь и снова заревел, сквозь слёзы взахлёб что-то втолковывая Ивану.

Говорил этот, судя по лицу европеоид, на каком-то немыслимом языке. Маляренко не был полиглотом, но он мог языки УЗНАВАТЬ. Язык, на котором болтал без умолку местный, не был похож ни на что. В нём не было ни единого узнаваемого слова. Маляренко попробовал заговорить с ним на русском, на английском, по-немецки и по-французски. Даже припомнил турецкий и казахский.

Толку – ноль.

Абориген разговаривал сам с собой, прыгал, кривлялся и дёргал себя за член. Часто и регулярно.

'Псих'

Маляренко почувствовал, как у него банально начался жим-жим в одном месте. Как вести себя с сумасшедшим, таким прытким и вооружённым до зубов, Маляренко не знал.

– Э. Любезный.

Улыбка у Вани вышла жалкая-жалкая.

– А мы куда идём то? А?

Мужик дёрнулся, оглянулся и… прозрел. Глаза его перестали выглядеть как у психа.

– Гутен морген.

Иван выдохнул.

'Ну хоть что-то'

Мужчина стыдливо прикрыл ладонью причинное место, запрокинул голову и снова улыбнулся. Как ПСИХ.

'Буйнопомешанный'

Словечко это, так некстати пришедшее Ване на ум, добило его окончательно. Ноги сами собой приросли к тропе и дальше идти категорически не желали. Псих снова запрыгал, а потом ловко заправил в пулемёт свежую ленту с шеи и навёл оружие на гостя.

– Ком. Ком.

Пришлось пойти.

– Как думаешь, кто он, по национальности?

Ахмед брезгливо сморщился и пожал плечами. Почесав макушку, он вывел прутиком на песке.

'Русча?'

– Юморист.

Иван сидел на ступеньке трейлера и смотрел, как хозяин сего негостеприимного места моется. Голый мужик извивался, лежа спиной на горячем песке, затем он сел и принялся тереть песочком живот и грудь.

– Э, фьюить! Пассажир! Алё! Вода. Вассер. Во-да у те-бя есть?

Маляренко показал, как он пьёт из стакана. Абориген замотал головой, мол, воды тут нет. Вообще.

'Нормально, а чего ж он пьёт то?'

Автодом стоял в микроскопической долинке, окружённой со всех сторон камнями. Выезд отсюда, судя по всему отсутствовал. Кроме белого фургончика больше здесь ничего не было. Ни травинки, ни кустика. Закончив мыться, безымянный мужик потрогал громадную шишку на затылке, скривился и захныкал.

– Сам виноват!

Ахмед появился очень вовремя. Увидев, что какой-то голый хмырь навёл на хозяина ствол, турок, не долго думая, засветил уроду по затылку булыжником. Каменюка была большая и тяжёлая, но и череп у аборигена оказался крепким. Обезоруженный мужик отлежался, проорался, встал и пошёл. И даже не блевал!

Через десять минут извилистая тропа привела Ивана и Ахмеда к автодомику. У 'Форда' были немецкие номера и образцовый порядок внутри. Чистота там царила идеальная. Ваня посмотрел на бомжа, потом на коврик без единого пятнышка и понял, что он чего-то не понял.

Житель и жилище не сочетались.

– Ком. Ком.

Бомж вскочил, схватился за голову, упал, потом снова вскочил и понёсся дальше по тропе. Маляренко плотно закрыл дверь фургона, кивнул Ахмеду и пошёл следом.

Абориген, в полном соответствии со своим внешним видом, обитал в пещере, километром далее. Вонь в ней стояла зверская. Там имелось ГНЕЗДО из травы и веточек, где этот хрен и спал, корзины с сушёными кузнечиками, вялеными змеями и ящерицами.

Мужик устроился в гнезде, одной рукой снова схватил себя за одно место, а другой щедро предложил гостям угощаться.

Ахмеда едва не вытошнило, а Маляренко краем глаза посмотрел, чем занимается псих и выдал.

– Нет. К нам его нельзя. У нас там – Настя.

– Ы.

Турок был полностью согласен.

– Ы. Ы!

– Ну чего…

Иван осёкся. В дальнем углу у стены, за корзинами, маслянисто блестя в полумраке, стояло оружие.

– Мама, а почему над дядей Эдиком нельзя смеяться?

– Нельзя, сыночка, нельзя. Он болеет сильно. У него голова болит. Поэтому он такой. Его жалеть нужно. И помогать.

– Хорошо, мамочка, я всем мальчишкам во дворе скажу, чтобы они больше на него не обзывались.

'Мама'

Ваня открыл глаза – перед ним, баюкая, словно ребёнка, автомат, сидел всё тот сумасшедший. Увидев, что его гость открыл глаза, он отложил оружие (предусмотрительно разряженное Ахмедом), вытащил из-под задницы недоеденную змею и, пуская слюну, предложил её Ивану.

Маляренко помотал головой. В ушах стоял мамин голос. Её слова о районном дурачке Эдике.

'Мама, что делать?'

Абориген вылез из своего гнезда, отнёс оружие к пластиковой раме, поставил его и двинул в к дальней тупиковой стене. Она была плохо освещена, да и цветом немного отличалась от остальных. Голый мужик подошёл к ней и урча от удовольствия принялся лизать тёмный камень. Иван присмотрелся и понял, что эта стена пещеры ВЛАЖНАЯ. Даже не мокрая. Влажная.

'Так вот как ты выжил…'

Ване стало так плохо, как никогда ещё не было.

Отдать оружие абориген отказался.

'Оглушить. Он же и так псих. Проснётся – не вспомнит. Второй раз с ума же не сойдёт…'

Иван посмотрел на Ахмеда. Голова шла кругом.

'Блять!'

Он сам себе залепил пощёчину. Щёки пылали. От стыда.

Мужик прекратил лизать камень и вернулся в гнездо.

– Некоторые детки бывают добрыми, некоторые злыми. Так и эти люди, сыночка. Дядя Эдик – добрый, а бывают такие же как он, только недобрые.

– А их дразнить можно?

– Нет, сыночек. Их всех жалеть нужно. И любить. Чтобы они все стали добрее и счастливее. Понимаешь?

– Да, мама. Всех деток, даже нехороших родители любят. Да?

– Да, милый. Спи.

'Этот пулемёт того стоит?'

Маляренко устало потёр лицо. Ответа не было.

За последние семь лет Иван сильно изменился. Он стал жестоким, циничным, временами подлым и лживым человеком. Ради своей идеи он не останавливался ни перед чем. Но вот ЗЛЫМ человеком Иван не был. Его жестокость всегда, даже неосознанно, вытекала из ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ и НЕОБХОДИМОСТИ.

А тут…

'Как ребёнок'

'Ребёнок', которому на вид было лет сорок, хлопал в ладоши и пододвигал к Ахмеду шкуру с горкой сушёных насекомых. Турка тошнило, но он пока держался.

'Как же тебе не повезло…'

Иван трезво оценил свои шансы на выживание здесь. В этом мёртвом мире. День. Может два. И всё. Конец.

Этот человек переломил природу. Он выжил несмотря ни на что. Вопреки всем законам вероятности. Но рассудок его подвёл.