АНДРЕЙ ВАЛЕРЬЕВ - ФОРПОСТ – 4

– Петрович, вот ответь мне, – Ваня облизал ложку и положил её на стол, – я у тебя уже три недели живу, а ты даже не спросил, кто я и откуда.

Дед с шумом втянул в беззубый рот бульон с разваренным пшеном и совсем недобро зыркнул из-под кустистых бровей.

– Ешь. Потом поговорим.

Маляренко уважительно повёл подбородком. Несмотря на свои восемьдесят, старикан был крепок, жилист и обладал совсем не старческим умом.

'Зубр. На таких-то вся эта страна и держится…'

Ваня посмотрел на сиротливо висящую под потолком лампочку. Электричество в деревеньку, которой официально уже давным-давно не было на картах, отрезали ещё десять лет назад.

'… держалось…'

Маляренко как-то раз, случайно, услышал как о нём судачили старушки, готовя на дедовой печи ужин. Все версии у бабулек сводились к одному – беглый. Далее шли варианты: зек, военный или раб с подпольных лесозаготовок.

Ваня повертел в руках ложку, снова её отложил и, посмотрев прямо в глаза Петровичу, задал давно мучивший его вопрос.

– Дед, а год сейчас какой?

Старикан тоже отложил ложку и посмотрел на своего квартиранта. Но не как раньше, недовольно, а с неподдельным интересом.

– А ты не знаешь?

Ваня пожал плечами.

– Нет.

В Кашалотах кроме электричества отсутствовали радиоприёмники и телевизоры. А кипа газет, которую пускали на растопку, была такой древней на вид, что верить 'Советской культуре', что сейчас на дворе семьдесят восьмой год, не было никакой возможности.

Дед прищурился, уставился в потолок, явно что-то прикидывая, а затем выдал.

– Третье февраля две тыщщи седьмого.

Петрович снова завладел ложкой и продолжил невозмутимо хлебать варево, не обращая ни малейшего внимания на остолбеневшего Ваню.

'К-к-какого года?! Седьмого?! Это что же получается… я сейчас дома… там… есть?'

– Деда, – голос, почему-то осип, – деда, а ты не путаешь, а? Может десятый или двенадцатый, там, а?

Петрович метал в рот ложку за ложкой и вопрос Ивана проигнорировал. Маляренко нащупал в кармане огрызок оставшийся от пробойника, отдышался, собрал в кучку мысли и решил.

'Три дополнительных года лишними не будут! Уффф!'

– В общем так, Петрович. Никакой я не беглый зек. И не раб. И не заплутавший в тайге браконьер. Я даже не бомж. Просто я оказался здесь и всё. Так уж вышло.

Пробойник сам собой оказался в ладони.

– Да. И ещё у меня тут дело одно есть.

Старый егерь покивал с понимающим видом.

– Дело, оно, конечно…

Закончивший завтрак старикан кряхтя поднялся и ушёл в свою спальню, бормоча себе под нос.

– Дело, оно, да…

Маляренко проводил Петровича взглядом и уставился в окно. В мутное волнистое стекло было видно, как из-за тёмной стены елей, стоявшей сразу за огородом деда, выползает ярко-алый блин солнца. Отчего заиндевелые постройки вспыхивали мириадами огоньков. Ваня поскрёб ногтями стекло – тонкая корочка льда раскрошилась, наведя резкость на картинку за окном. Судя по звенящему от чистоты воздуху и безоблачному голубому небу, мороз на улице стоял лютый.

Ивана передёрнуло.

'Нафиг! Не пойду я никуда…'

Ещё до завтрака Ване пришла мысль, что он дюже сильно загостился. Да и жителей деревеньки объел изрядно. На все попытки объяснить хозяевам, что он обязательно вернётся и рассчитается за всё, Петрович только махал рукой, а бабульки возмущённо фыркали. Руки, ноги, нос и уши, хоть и были до сих пор потемневшие от обморожения, но чувствительность восстановили давным-давно, а цвет постепенно приходил в норму. Спасибо деду – вовремя заметил. Повиси Иван на этом заборе ещё минут десять и никакие растирания снегом уже не помогли бы.

– Дела, говоришь?

В дверном проёме стоял Петрович, небрежно держа в руках ружьё. Маляренко от удивления поперхнулся.

– Дед, ты чего?

Егерь переменился за долю секунды, из старичка превратившись в ОХОТНИКА, который увидел ДОБЫЧУ. Дуло ружья смотрело прямо в лоб Ивану, который в эту самую секунду понял, что дед, если понадобится, пристрелит его и не поморщится.

Ваня струхнул.

Дед посмотрел ему в глаз через прицел и процедил.

– Рассказывай. Кто ты и что ты.

Старик взвёл курки и Иван рассказал.

– Петрович, ты как, в порядке?

Маляренко налил ещё грамм пятьдесят мутного самогона и пододвинул его к старику.

– И закусывай, закусывай, дед.

– Нормально, – Петрович смотрел в окно, но, похоже, ничего не видел, – вот оно как получилось. Может, оно и к лучшему…

– Что?

– Жена померла уж лет семь как, да и дети тоже. Старшего браконьеры убили. Давно. А младший в город уехал. Да и сгинул там. Говорили, под машину попал. Внуков я так и не нажил.

Старик повернулся к Ивану.

– Верно говорят – что ни делается, всё к лучшему.

Маляренко глотнул остывшего чайку. Рассказ занял почти час и горло неприятно саднило.

– Дед. Я тебе такую фантастику рассказал, а ты мне поверил. Почему?

Петрович 'ожил'.

– Когда тебя бабки в сенях снегом тёрли и в порядок приводили я лыжи взял, собачек своих свистнул и…

– По следу?

– Догаааадаааа! А идти то там – метров семьсот. А след после тебя был знатный. Ты ж целину на пузе пропахал как трактор какой. В аккурат на мой покос. И вот стою посреди поляны. До ближайшего дерева шагов двести. Вокруг нетронутые сугробы по пояс глубиной, а твой след прямо в центре покоса и заканчивается.

'Как всё просто то, а!'

Ваня почесал лохматый затылок и автоматом поправил.

– Начинается.

– Ну да, – согласился дед, – начинается. Вот стою я там на лыжах и думаю – с вертолёта тебя сбросили, так обмело бы там всё от винтов. Да и шум бы мы тут, в деревеньке, услышали бы. С самолёта… А парашют где? Я там всё облазил. Всё посмотрел. Свой покос то я как свои пять пальцев знаю. Вернулся я через деревню, посмотрел дорогу. Заметёна. И собачки мои ничего не нашли. А собачки у меня – таких ещё поискать.

Старик замолчал, испытующе глядя на Ивана, а потом, всё же, не удержался.

– Ну и как там?

Маляренко посмотрел на примороженного к стене оленя на ковре, на перекошенные оконные рамы и честно ответил.

– Лучше чем здесь. Уже лучше. Начинали то мы с шалашей…

– Да погоди ты! А сюда зачем? От жены, от детишек своих…

В голосе старика была такая боль, что у самого Ивана заныло в груди.

– Дед. Не трави душу, а? Это там я думал, что поступаю правильно. А сейчас как подумаю, что больше никогда их не увижу, то выть хочется. До меня только сейчас дошло, что сыну моему не станки эти грёбаные нужны, а я. Его отец.

Маляренко совсем уж было решил раскиснуть и начать размазывать сопли по столу, изливая деду душу и хряпая самогон, но удержался. Старик это чутко уловил, одобрительно кивнул головой и убрал бутылку со стола.

– Слезами горю не поможешь. Что сделано – то сделано. Надо жить дальше и помнить для чего ты здесь, парень. Дел у тебя действительно полно. Давай думать, как тебе отсюда выбраться.