Элизабет Чедвик - Любовь не кончается: Эйлит

Голдвин задумчиво покачал головой.

— Уверен, герцог Вильгельм не отважится силой захватить трон. Это жаркое ему не по зубам.

Альфред свирепо ухмыльнулся. Очень крупный, в бою он двигался с грацией льва. Глубоко посаженные небесно-голубые, как у Эйлит, глаза окружала паутина мелких морщинок.

— Возможно, ты прав. Так или иначе, я с нетерпением буду поджидать герцога на берегу залива, чтобы «поприветствовать» его своей секирой. — Он вскочил со скамьи и, порывшись в пристегнутом к поясу кошельке, выудил из него горсть серебряных монет. — Я хочу заказать тебе новую секиру. На клинке должно быть выбито имя герцога Вильгельма.

Альфред швырнул деньги на скамью, и несколько монет, упав на земляной пол, покатились по нему, поблескивая на свету.

Голдвин, не моргая, смотрел на них. Ему показалось, что холодная рука страха сдавила его грудь, мешая дышать.

— Да поможет нам бог, Альфред. Неужели ты действительно хочешь этого?

— Этого серебра достаточно, чтобы заплатить тебе за работу? Я могу добавить.

— Нет, я не возьму с тебя денег. — Голдвин решительно взмахнул руками.

— Но я хочу заплатить, — хитро прищурившись, настаивал Альфред. — Я должен заплатить.

Следуя примеру брата, Лильф открыл кошелек и высыпал на скамью часть содержимого.

— Сделай такую же и для меня.

Не смея отказать родственникам жены, Голдвин неохотно сгреб монеты, еще хранящие тепло рук прежних владельцев, и опустил их в кошелек. Однако от этого хватка ледяной длани страха, сжимавшей его грудь, не ослабла. Он и раньше делал оружие для Альфреда и Лильфа. Именно его руки колдовали над их кольчугами и мечами. Доводилось ему браться и за такую жуткую вещицу, как датская секира. Частенько по просьбе заказчиков клинки и рукоятки украшались надписями. Он вычеканил бесчисленное множество имен, заговоров и девизов на талисманах. Но, непонятно почему, сейчас Голдвина мучило ощущение неотвратимо приближающейся беды. До сегодняшнего вечера никогда раньше, даже в самые лютые морозы, он не чувствовал, находясь в кузне, пронизывающего холода зимы.

По возвращении в дом все трое, словно сговорившись, умолчали о том, что произошло в кузнице, но радость праздника померкла, а в разговоре появилась напряженность и двусмысленность. Эйлит почувствовала это, но, помня о том, что женщине не пристало вмешиваться в мужские дела, ни о чем не спросила ни братьев, ни мужа.

Как только начало смеркаться, Альфред и Лильф собрались в путь, решительно отклонив предложение сестры остаться на ночь.

— На рассвете нам заступать на дежурство, — ласково обняв ее, пояснил Альфред.

Эйлит почувствовала, как напряжены его скрытые под праздничным одеянием мускулы, и заметила, каким суровым становится выражение лица брата, когда он не смотрит на нее. Может, все воины становятся такими же грубыми и несгибаемыми, как кожаные ремни, удерживающие их доспехи. Когда, стараясь побороть чувство смутного беспокойства, Эйлит обняла Альфреда и Лильфа, ей вдруг показалось, что они прощаются с ней навсегда.

Она продолжала смотреть вслед двум всадникам, удалявшимся в сторону дворца, пока их силуэты не растаяли в ночи и не смолкли голоса и стук копыт.

Внезапно прямо над головой, высоко в небе, промелькнула яркая полоска света, согнутая в дугу.

— Смотри, Голдвин! — воскликнула Эйлит, указывая вверх.

Голдвин поднял глаза.

— У меня такое чувство, — тихо произнес он, — что сегодня вечером я схватил за хвост падающую звезду.

Напуганная его тоном и странным, непривычным выражением лица, Эйлит осторожно тронула мужа за руку.

— Голдвин?

Он вздрогнул, а потом, словно пытаясь стряхнуть с себя мрачные мысли, повернулся к жене, сжал в ладонях ее пальцы и слабо улыбнулся.

— Все в порядке. Просто я переусердствовал с медовухой. Ты же знаешь, что в таком состоянии на меня иногда находит беспричинная грусть. Ты загадала желание?

Эйлит кивнула и, взяв Голдвина под руку, направилась к дому.

— Да. Загадала за нас двоих.

Голдвин закрыл дверь на засов с таким видом, словно добровольно отгораживался от всего мира. Прижав руку к своему плоскому животу и глядя на мужа, Эйлит размышляла над тем, удачное ли желание она загадала.

Фелиция де Реми вызвала к себе в спальню служанку.

— Подай янтарные бусы и брошь, — распорядилась она, — они больше всего подходят к платью.

— Да, мадам.

Стараясь унять волнение, Фелиция разгладила подол ниспадающего мягкими складками расшитого золотом платья из дорогой шерсти зелено-голубого цвета. Из-под тяжелой нижней юбки рыжеватого оттенка виднелись продолговатые деревянные застежки мягких кожаных туфель.

Служанка вернулась с ниткой переливающихся на свету янтарных бус и сделанной специально к ним круглой янтарной брошью — свадебным подарком Оберта. Фелиция надевала эти украшения всякий раз, когда в доме бывали гости.

Служанка поправила бусы на шее хозяйки, а затем прикрепила к желтому шелковому платку брошь. Благодаря своим сверкающим карим глазам и нежной матовой коже Фелиция относилась к числу тех немногих женщин, которым желтый цвет действительно был к лицу.

— Вы прекрасно выглядите, мадам. Сам король Эдуард не отказался бы поужинать с вами сегодня.

— О, благодарю, Бертиль, — рассмеялась молодая женщина, размышляя, не лучше ли ей было бы выбрать для сегодняшнего вечера что-нибудь поскромнее. Одно дело оказаться достойной того, чтобы отужинать с королем, и совсем другое — угодить соседям-саксам. Особенно после этой дурацкой встречи у навозной кучи. Не воспримет ли гостья богатый наряд и украшения новой соседки как насмешку?

Ее мужа, темноволосого коренастого бородача в закопченной от работы в кузнице одежде, Фелиция уже видела несколько раз, правда, мельком. Оберт говорил, что он оружейник при дворе самого графа Уэссекского. В течение последних трех дней Фелиция не раз задерживалась на пороге дома в надежде встретить жену оружейника и перекинуться с ней словечком, но та словно сквозь землю провалилась.

Спустившись из спальни вниз, Фелиция придирчивым взглядом окинула зал. Земляной пол устилали веточки высушенных трав — лаванды, розмарина и майорана, которые, когда на них наступали, распространяли по помещению благоухание. На стенах висели украшенные яркой вышивкой льняные холсты, тут и там горели дорогие восковые свечи. На застеленном лучшей скатертью столе вместо обыденных грубых деревянных блюд красовался глиняный сервиз — предмет гордости хозяйки дома. Из котла, висящего над огнем в камине, исходил соблазнительный аромат варева, которое помешивала пожилая служанка.

Со двора послышался стук колес и голос мужа, зовущий одного из слуг. Спустя несколько секунд чем-то расстроенный Оберт энергичным шагом вошел в зал.