Мэрилайл Роджерс - Шепот в ночи

Ты злая, эгоистичная женщина! Сознание Элис, обычно послушное ей, на сей раз воспротивилось, и раскаяние в эгоистичных мыслях темной волной поднялось в ней. Она стоит тут сейчас, думая только о себе, а ее отец мучается от боли. Население же Уайта страдает от утраты, куда большей, чем она могла бы пережить. Благодаря Господу Всемилостивому ей еще никогда не приходилось оплакивать смерть любимого человека. Это не значит, что она не скорбела о смерти кроткого Габриэля. Ей, конечно, было очень жаль его, но это чувство не сравнится с глубокой болью, связанной с потерей родителей. За этой мыслью неизбежно последовала другая — так же неизбежно, как ночь следует за днем… и такая же черная, как ночь. Может быть, у нее не было права так думать, но все же она задавалась вопросом, насколько отчаяние графа Сирила состояло из горя и насколько из чувства вины, что эту потерю можно было бы предотвратить, прислушайся он к словам Дэйра.

— Как повелите, отец. — Элис подошла, чтобы взять из рук Халберта свернутый и запечатанный пергамент. Отец давно уже перестал требовать от нее, чтобы она вела себя как все женщины, учить ее, что необходимо бороться со вздорным нравом. Эти увещевания больше были не нужны. Она полностью усвоила его уроки и не нуждалась в том, чтобы ей напоминали о том, как важно быть одновременно и послушной дочерью, и просто покорным существом, каким рождена быть каждая женщина. По крайней мере, в тех пределах, в каких это видно постороннему глазу. Но, конечно же, ее взрывная натура по-прежнему иногда боролась с искусственно выработанным самообладанием.

Приподняв подол бледно-серого шерстяного платья, Элис грациозно повернулась к двери. Хотя девушка с успехом научилась притворяться внешне сдержанной, она постоянно терпела неудачу в том, чтобы усмирить пламя, пожирающее ее изнутри. Отвернувшись в угол, она иногда корчила гримасы, не в силах унять внутренний голос. Сейчас, например, она бы дорого заплатила, чтобы узнать, какое именно проклятие судьбы неожиданно возникло в лесной тиши и так испугало лошадь ее отца.

Из-за этого ужасного события ее отец оказался на мерзлой земле, сильно поранил ногу, а теперь вынуждает ее исполнить эту неприятную миссию. Ибо очевидно, что она не будет желанной гостьей, как и послание, которое она доставит, — не более желанной, чем Дэйр, когда почти шесть лет назад он в последний раз приезжал в замок Уайт.

Но несмотря на грустные обстоятельства этой поездки, в ней имелось и нечто положительное.

У нее будет удобный случай избавиться, хотя бы на короткое время, от бесконечно надоевшей ей компании Уолтера. Тот уже давно вернулся после обучения у епископа Винчестерского. Элис не удивилась этому, потому что с самого начала было ясно, что Уолтер совершенно не подходит для требующей полного самоотречения монашеской жизни. Ее отец, прежде всего солдат, не обученный ни читать, ни писать, с радостью принял Уолтера. Уолтер — брат жены барона, был теперь не просто родственником, которому доверяли, но и искусным писарем. Халберт даровал ему почетное место «грамотея» замка Кенивер. Отец был доволен, Уолтер счастлив. Элис — гораздо меньше. Он был ее другом, преданным и до смешного внимательным. Он был ее настоящей тенью, как когда-то назвал его Дэйр, и после многих лет свободы от его постоянного присутствия она находила его дружбу скорее обузой для себя, нежели наградой. Иногда она чувствовала упреки совести, что ужасно говорить такие вещи. Но отказаться от правды — значит солгать, а солгать, безусловно, более тяжкий грех.

Элис намеренно переключила внимание с Уолтера, чтобы мысленно найти еще какую-нибудь пользу в своей неприятной поездке. Этот визит будет лучшей и, вероятно, единственной возможностью достичь успеха на пути к исполнению данного ею в Уайте обета. Она сощурила зеленые глаза и уже совсем с другим чувством пошла готовиться к отъезду.

Дэйру казалось, что пергамент, разложенный на грубом деревянном столе, жил своей собственной жизнью, — рябило в глазах, когда огонек свечи плясал на его слегка сморщенной поверхности. Не чувствуя зимнего холода высоко в горах графства Уэлш, он уставился на письмо хозяйки замка Уайт — первое в течение долгих лет с тех самых пор, как он был изгнан из его благородных стен. После смерти Уильяма Маршала Дэйр возвратился в Англию вместе с Ричардом. Здесь Ричард унаследовал титул графа Пембрука вместо старшего брата. Теперь такое же событие постигло Дэйра — он стал наследником соседнего графства, но это ни в коей мере не поколебало его обязательств перед Ричардом.

Губы Дэйра искривились в горьком подобии улыбки. У него не было оснований доверять автору письма, и ее заверения, что поместье находится на краю гибели, тоже вызывали сомнения. По закону, он мог быть теперь наследником Уайта, но в этом ему было давно отказано — задолго до того, как его право стало реальностью. К тому же горькая мысль, что он остался единственным сыном, скорее добавляла соли на кровоточащую рану, вызванную смертью Габриэля, и усиливала боль, нежели утешала его радостью обладания наследством. Ричард Маршал, перегнувшись через плечо своего рыцаря, прочел это послание, затем выпрямился в полный рост.

— Похоже, ваш отец слишком удалился от мирских дел, чтобы подобающим образом заботиться о вашем наследстве. — Ричард нашел два оправдания тому, что он так эгоистично продолжал принимать помощь Дэйра в битве против земли Левелин, угрожавшей Уэлшу. Во-первых, у Дэйра не было желания отправляться домой — сама мысль о возможной поездке была ему омерзительна; во-вторых, Левелин угрожала Пембруку, так же как и Уайту. Но теперь…

— Какой смысл ему теперь заботиться о делах замка, когда его любимый сын больше не является наследником? — Слова Дэйра были холодными и ровными, как покрытое снегом поле, но глубоко запрятанная в душе боль снова дала о себе знать. Голубыми холодными глазами он смотрел на безрадостное послание, но не разбирал слов. Сбылось его пророчество о неудаче крестового похода. Но его опасения в недостаточной военной подготовленности Габриэля не оправдались, так как он не доехал до поля битвы. Нет, Габриэль погиб не от меча неверного. Виной этому была чума, уже сразившая многих, она настигла Габриэля прежде, чем легион достиг Тира — порта погрузки. Дэйр редко позволял себе расстраиваться из-за чего-либо настолько, чтобы ему стало больно. Однако бессмысленная смерть его кроткого и наивного брата, случившаяся почти шесть лет назад, полностью выбила его из колеи.

Чуткий человек, Ричард под очевидным безразличием Дэйра сумел разглядеть отчаяние. Какую же ужасную ношу отцы могут возложить на сыновей! Сирил, граф Уайт, из непонятной ненависти поставил на пути Дэйра массу препятствий, а отец Ричарда сделал нечто похожее из любви.