Марина Фьорато - Мадонна миндаля

И когда добрый старый пастырь торжественно зачитывал отрывок из Священной Книги, который жених и невеста сами выбрали по каким-то своим причинам, Нонна, увидев, как дорогие ее сердцу дети, крепко держась за руки, не сводят друг с друга глаз, вдруг обнаружила, что знакомые слова наделены неким новым смыслом.

«Блажен всякий, боящийся Господа, ходящий путями Его!

Ты будешь есть от трудов рук твоих, блажен ты, и благо тебе!

Жена твоя, как плодовитая лоза в доме твоем, сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей.

Так благословится человек, боящийся Господа!

Благословит тебя Господь с Сиона, и увидишь благоденствие Иерусалима во все дни жизни твоей.

Увидишь сыновей у сыновей твоих. Мир на Израиль!»

Эти слова, казалось, были написаны для них, для той семьи, которую они теперь собой являли, и для той, какой она может со временем стать. Во время проповеди Нонна старалась не слушать священника и благодарила Бога по-своему, искренне и почтительно. Она всегда была верующей и не изменила вере даже в самые черные дни, после смерти Филиппо. Но сегодня она была настолько тронута, что даже немного потеснила в своем сердце пространство, занятое погребальным костром Филиппо. Ведь после смерти сына Господь подарил ей Амарию, а теперь и Сельваджо, и дети их станут подрастать, «как масличные ветви вокруг трапезы ее». И сердце Нонны было полно.

Лица жениха и невесты сияли и светились, как и лица тех святых, что смотрели на них со стен церкви. Амария была в новом зеленом платье цвета молодой листвы, а в волосы вплела крошечные речные жемчужинки — их Нонна старательно извлекала из устриц, которых они не раз ели за ужином, и приберегала для подобного случая. Сильвана, давняя приятельница Амарии, стояла рядом, исполняя роль подружки невесты, и выражение лица у нее было столь же кислым, сколь радостным выглядело лицо самой Амарии. Ну разве можно было предположить, думала Сильвана, что эта найденная в лесу сиротка раньше ее пойдет к алтарю?

Сельваджо надел темно-красный праздничный дублет Филиппо, который, правда, оказался ему немного тесноват. Этого, впрочем, никто не замечал, таким красавцем выглядел жених с аккуратно подстриженной бородкой и тщательно приглаженными и напомаженными волосами. Да уж если Амария и впрямь выглядела как Майская королева, то Сельваджо вполне достоин был называться ее королем. И ничто — ни обвязывание рук жениха и невесты серебристыми лентами, ни возложение брачующимися рук на Библию, ни торжественно повторяемые ими на латыни клятвы, которыми священник всегда скрепляет обряд бракосочетания, — не тревожило памяти жениха, ничто не напоминало ему о том, что все это он уже однажды проделывал.

Стоял великолепный летний день, когда аббатиса и художник добрались наконец до Кастелло. Бьянка сразу узнала эту местность благодаря фреске в церкви Сан-Маурицио, на которой было изображено посвящение святого Маврикия, поскольку Бернардино нарисовал на ней именно эту прекрасную виллу, причем в мельчайших подробностях — вплоть до последнего окошка, до последней планки ворот, последней черепицы на крыше и камня в стенах. Розоватый мед кирпичной кладки, тенистые арки террасы — все это теперь предстало перед нею в реальной действительности и оказалось точно таким, каким было и на той большой фреске в «светской» части монастырской церкви, служа изумительным «задником» для сцены, повествующей о трагической судьбе святого Маврикия. Квадратный в основании, изящный и какой-то внутренне обособленный от внешнего мира, этот замок показался Бьянке одновременно и гостеприимным, и отпугивающим тех, кто являлся сюда непрошеным.

Бернардино, который всю дорогу, особенно в последние несколько часов, страшно нервничал, остановился перед воротами. Он не был здесь почти два года — с того дня, когда Симонетта, стоявшая у окна с его рисунком в руках, отвернулась от него навсегда, — и медленно осознавал, как сильно изменилась за это время знакомая местность.

По-зимнему черная ограда из розовых кустов, возле которой он тогда развернулся и пошел прочь, сейчас вся покрылась густой зеленой листвой и множеством коралловых цветов и бутонов. Миндальные деревья в роще выстроились ровными рядами и были аккуратно подстрижены, да и фруктовый сад выглядел ухоженным, ветви плодоносящих деревьев и кустарников были аккуратно подперты деревянными подставками. Даже старая парковая часть, служившая для игр и развлечений, оказалась приведенной в порядок, теперь там появилось несколько новых прудов, в которых весело плескалась форель и отражалось голубое небо. Да и сама вилла была тщательно отремонтирована, обновлены арки на террасе, старый плющ подстрижен, а по фасаду дома вились побеги глицинии, покрытой бледно-лиловыми цветами. В воротах стояли новые прочные столбы, а в оконные переплеты вставили стекла. Бернардино с тревогой отмечал все новые признаки процветания поместья, и в сердце его понемногу вползал холод. Неужели Симонетта вышла замуж и новый хозяин Кастелло привнес сюда все эти перемены? Сестра Бьянка, пытаясь успокоить Бернардино, ласково коснулась рукой его плеча, но он, стряхнув ее руку, вдруг быстрым шагом ринулся по тропе к дому, не в силах долее выносить напряженное ожидание и неведение. Все равно он должен был увидеть Симонетту, пусть даже в последний раз!

Сестра Бьянка последовала за Бернардино. Симонетту она увидела в ту же минуту, что и он. Чудо из чудес: на ней оказалось точно такое же красное платье, что и на его фреске, расшитое золотой нитью и мелким жемчугом! И волосы были уложены в точно такую же, как на его фреске, золотую с жемчугом сетку и точно так же отливали красноватым светом сердолика-кровавика. Сама же Симонетта была такой веселой, такой полной жизни, ничуть не похожей на церковную фреску. На ее белокожем, как у всех рыжих, лице играл яркий румянец, она звонко смеялась, а ее огненные кудри, вырвавшись из плена золоченой сетки, так и вились, обнимая ее шейку и ушки. Подоткнув юбки, чтобы удобнее было бегать, она носилась вместе с детьми вокруг самого большого дерева в этой миндальной роще, и с первого взгляда становилось ясно, что здесь поселилось настоящее семейное счастье. Вот только поблизости не было заметно никакого мужа, лишь двое золотоволосых мальчишек вместе с нею бегали вокруг дерева, смеясь и спотыкаясь, и у каждого в руке была зеленая ветка цветущего миндаля — некое оружие, с которым они и гонялись за своей прекрасной «жертвой», грозно рассекая воздух. Время от времени Симонетта ловила то одного, то другого малыша и с материнской нежностью целовала то в щечку, то в шейку.