Лоретта Чейз - Последний негодник

Поместье Лонглендз, графство Нортгемптоншир

Сентябрь 1826

Родовым именем герцога Эйнсвуда было Мэллори. Ученые генеалоги сходились в едином мнении, что род этот берет начало в Нормандии, и один из представителей племени, носивший сие имя, прибыл в Англию и обосновался там веке эдак в двенадцатом.

Ежели верить этимологам, то имя это сулило своему владельцу несчастье или неудачу. Согласно же семейным хроникам герцога Эйнсвуда, имя Мэллори означало «Неприятности», причем с большой буквы. Некоторые из предков герцога жили долго, а жизнь других была коротка, но всем им выпадал беспокойный и тернистый жизненный путь. Такова уж была их природа. Все они, как пить дать, с рождения слыли неисправимыми негодниками и пользовались дурной славой.

Но времена менялись, и потомки семьи стали мельчать и поутихли с годами. Четвертый герцог, порочный старый распутник, умерший десятью годами ранее описываемых событий, был последним в своем поколении. После себя он оставил новое племя Мэллори, более цивилизованное, даже, страшно сказать, добродетельное.

Не считая единственного сына самого младшего брата четвертого герцога.

Вир Эйлуин Мэллори являлся последним негодником Мэллори. Шести футов с лихвой росту, он был самым высоким из всего семейства и, как говаривали некоторые, самым красивым в роду и в той же степени неукротимым. От отца Виру досталась густая каштановая шевелюра, а в его глазах – более темного оттенка зеленого, чем встречалось у прежних Мэллори – проглядывал столетиями накопленный предками необузданный опыт и приглашение к греху, погубившие не одно поколение женщин. В свои почти тридцать два года он натворил больше, чем отпущенная ему свыше доля греховности.

В настоящий момент он держал путь через лесные угодья огромного поместья Лонглендз, загородного дома герцога Эйнсвуда. Местом назначения Вира являлась пивная «Заяц и Голубь» в ближайшей деревушке.

При этом он насмешливо напевал баритоном слова англиканской заупокойной службы на мотивчик непристойной баллады.

Вир столь часто за последние десять лет слушал панихиду, что выучил ее наизусть от «Я есмь воскресение и жизнь» до финального «Аминь».

– Поскольку Всемогущему Господу по своей великой милости было угодно забрать душу нашего брата, ныне усопшего, то мы предаем его тело земле – персть к персти, пепел к пеплу, прах к праху – в твердой надежде на Воскресение для вечной жизни, через нашего Господа Иисуса Христа…

На слове «брат» его голос сорвался. Он замолк, его широкие плечи застыли. Так он пытался одолеть дрожь, сотрясающую его большое тело. Опершись рукой о ствол дерева, Вир до скрежета стиснул зубы, крепко зажмурил глаза и подождал, пока стихнет приступ невыносимого горя.

За десять лет он достаточно повидал похорон, и довольно пролил слез за семь дней, прошедших с тех пор, как его двоюродный брат Чарли, пятый герцог Эйнсвуд, испустил свой последний вздох.

Сейчас Чарли упокоился в склепе с другими, кого Бог Всемогущий «по своей великой милости» забрал за последние десять лет. Бесконечная череда похорон началась со смерти четвертого герцога, который для Вира был все равно, что отец родной. Родители Вира умерли, когда ему исполнилось всего девять лет. С той поры смерть просто-напросто заявила свои права на братьев Чарли со всеми их женами, сыновьями, прихватив попутно несколько девочек, а также жену и старшего сына Чарли.

Последние похороны, несмотря на годами приобретенный опыт, вынести было особенно тяжело, поскольку Чарли являлся не только самым любимым родственником Вира из всех Мэллори, но и принадлежал к троице мужчин, почитаемых Виром за братьев.

Двумя другими были Роджер Барнс, виконт Уорделл, и Себастьян Баллистер, четвертый маркиз Дейн. Последнего, смуглого великана, более известного в обществе под прозвищем Лорд Вельзевул, везде и всюду считали отвратительным позорным пятном на фамильном гербе рода Баллистеров. Дейн с Уорделлом составляли Виру компанию во всех преступных проделках еще со времен учебы в Итоне. Но Уорделл погиб в пьяной драке на конном дворе шесть лет назад, а Дейн, которого выслали на континент несколько месяцев спустя, видать, навсегда обосновался в Париже.

По сути, не осталось никого. Из главной ветви семейства Мэллори помимо Вира пребывал во здравии лишь один представитель мужского пола: девятилетний Робин, младший отпрыск Чарли.

Разумеется, были у Чарли еще две дочери – но кто ж берет в расчет женщин, уж точно не Вир – так что в завещании Чарли опекуном детей был назван Вир Мэллори, как ближайший родственник мужского пола. Не то чтобы сие обстоятельство накладывало какие-то обязательства именно на этого опекуна. Хотя верность семейным традициям могла предписывать терпимость по отношению к последнему негоднику Мэллори – почти так же, как и предписывала объявлять опекунов – однако даже Чарли не был столь слеп, чтобы поверить, будто Вир годится на роль воспитателя троих невинных деток. За эту задачу предстояло взяться одной из замужних сестер Чарли.

Другими словами, положение опекуна было чистой формальностью. Так было лучше и для самого Вира, который не уделил ни единой мысли своим подопечным с тех пор, как появился в поместье неделю назад – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чарли отходит в загробный мир.

Все до ужаса происходило в точности так, как предсказывал его дядюшка, когда Вир сидел у его смертного одра.

– Видел я, как собирались они около меня, – говорил Виру дядюшка. – Видел, как шествовали парадом туда-сюда. Все как есть несчастные. «Как цветок, он выходит и опадает» (Книга Иов. Глава 14 – Прим.пер.). Двоих моих братьев скосила смерть задолго до твоего рождения. Теперь твой покорный слуга. А сегодня лицезрел их, моих сыновей: Чарли, Генри, Уильяма. Или это бредни умирающего? «И убегает он как тень и не останавливается». Я видел их, все эти тени. Что же ты будешь делать тогда, парень?

В то время Вир подумал, что старик тронулся умом. Сейчас-то Вир лучше знал.

Все эти тени.

– Да уж, сбылось, именем Люцифера, – пробормотал он, отталкиваясь от ствола. – Ты у нас оказался проклятым пророком, дядюшка.

Он продолжил мессу с того места, где остановился, загорланив слова священного писания с еще большим воодушевлением, и пошагал дальше, время от времени посылая небесам дерзкую, вызывающую ухмылку.

Те, кто знали его лучше всех, случись им наблюдать его в этот момент, поняли бы, что он подстрекает Всемогущего так же, как частенько подстрекал смертных собратьев. Как обычно, Вир Мэллори искал неприятностей на свою голову, и на этот раз он вознамерился затеять драку с самим Господом.