Елена Арсеньева - Пани царица

– Не только, – качнул головой Отрепьев. – Видишь ли, его внучка Манюня – моя прежняя полюбовница. Да и ныне меня своей милостью жалует, отказа у ней не знал – да и знать, верю, не буду никогда. У старика она одна родня осталась, ради ее блага он себя на куски даст изрезать. Поэтому он мне предан так, как никому другому предан не будет. Даже тебе.

– Зачем пришел? – с ненавистью спросил Филарет, вырывая руку из его холодных, влажных пальцев. – Убить меня? Весь наш род под корень свел – и меня решил прикончить?

– Ну сам посуди, – качнул головой Гришка, – за что меня коришь? Не я ваш род свел – вы Годунову поперек горла много лет стояли, он на вас давно зубы точил, вот и схватился за мало-малейший повод с вами расправиться. Не мой извет [14] Клеветнический донос. , так другой предлог к сему нашелся бы, а то и без всякого предлога обошелся бы наш Борис Федорович. Разве не так?

Правда в его словах, конечно, была. Романовы давно ходили по острию ножа, беспрестанно раздражая Годунова фамильной гордыней.

– А убивать тебя у меня и в мыслях нету, – продолжил Гришка. – Зачем? Ты мне нужен… как и я тебе.

– Ты?! Ты мне нужен? – с издевкой воскликнул Филарет. – Это на что же, позволь тебя спросить? Какая у меня в тебе может быть надобность?

– Да очень простая, – пожал плечами Гришка. – Шуйского с престола сковырнуть. Или, может, ошибся я, и ты больно рад, что он до власти дорвался и вцепился в нее руками и ногами, присосался, аки паук к мухе?

Мгновение Филарет смотрел на него молча, потом провел рукой по лицу, перевел дух… Наверное, для кого-то постороннего это прозвучало бы нелепо, даже дико, однако же Филарет почувствовал что-то вроде облегчения. С этим человеком не надо притворяться, говорить намеками, иносказаниями, с ним можно быть самим собой. Он все понимает с полуслова. В чем-то незваный гость и Филарет – два сапога пара…

Конечно, этот Гришка Отрепьев предатель и убийца, достойный отмщения, – однако месть долго ждала, может еще погодить. Сейчас важнее другое.

– Не рад я Шуйскому, – кивнул Филарет, – что верно, то верно. Однако все же в толк не возьму, ты чем моему горю пособить можешь.

Гришка медленно жевал хлебную горбушку, изредка обмакивая ее в мед, запивая крепчайшим травником, словно простой водой. На Матвеичевы разносолы он и не глядел. Значит, был неприхотлив в еде и весьма крепок в выпивке.

– На днях шлялся я по Красной площади, – неразборчиво пробормотал гость. – Видал на Лобном месте бабу какую-то и мужика. Они крест целовали, мол, кровные мы Гришке Отрепьеву – сиречь бывшему царю Димитрию, самозванцу. Баба-де мать его, мужик – брательник. Тошно мне стало на лжу такую глядеть.

– Отчего ты знаешь, что это ложь? – не удержался от злоехидства Филарет. – Неужто на Отрепьевых обиделся?

– Не, это не Отрепьевы, – мотнул головой гость. – Они уж давно на том свете.

– Померли? Неужто всех Бог прибрал? Всех до единого? – удивился Филарет, смутно помнивший, что в семье Нелидовых была куча ребятни мал мала меньше.

– Всех до единого, – кивнул гость. – Вдобавок в одночасье. Вот беда какая.

– И впрямь беда, – посочувствовал Филарет. – И как же это вышло? Мор напал? Или злые люди порешили?

– Пожар сподеялся, – пояснил Юшка. – Разом дом занялся, никто не выскочил. Даже и на помощь позвать не успели: кто в дыму не задохнулся, того придавило. Домишко-то старый, одно название, что усадьба. Стропила насквозь прогнили – крыша сразу и рухнула.

Филарет призадумался. Откуда ему известны такие подробности?.. Покосился на Отрепьева – и перехватил его усмешливый взгляд.

– Боже, Господи! – проронил, холодея. – Неужели?..

– А как ты думал? – сделал простодушное лицо гость. – Неужели ж я стану ждать, пока Шубник до той старинной истории докопается и с подлинных Отрепьевых пыль стряхнет? Или еще кто начнет про меня басни плести? Знаю, как легко сие делается: сам под именем Варлаама Яцкого такие словесные бусы нанизывал, что до сих пор вспомнить приятно. Не-ет, я предпочитаю опережать события. А для этого мне нужны только такие люди, кто во мне узнает меня истинного – царевича Димитрия, а не какого-то там сына дворянского безродного! Вот такие, как ты.

Несмотря на страх, Филарет не смог сдержать возмущения:

– Да в уме ли ты? Каков мне прок?..

И осекся. Но Гришка уже кривил рот в своей щербатой ухмылке:

– Люблю за прямоту, люблю! Какой прок, говоришь? Правильный вопрос! При Василии Ивановиче тебе так и прозябать в Ростовской митрополии до скончания веков, а вот при мне… патриархом всей России станешь, вторым после меня человеком. Коли детей мне Бог не даст, сына твоего наследником престола назову!

– Ты уж о детях мечтаешь? – хмыкнул Филарет. – И с кем заделать их намерился? С внучкой моего Матвеича, с этой, как ее там… с Манюней? Или женат на другой?

– Эва сказал, с Манюней! – пренебрежительно отмахнулся Гришка. – Хотя она, конечно, баба добрая и за меня в огонь и воду, да только какая с Манюни царица? Нет, она свое место знает. К тому ж разве тебе не ведомо, что царь Димитрий уже женат? На Марине Юрьевне женат и повенчан с ней по нашему православному обряду? И другой жены мне не надобно.

– Погоди, – всерьез озадачился Филарет. – Ты что же, и впрямь задумал на его место заступить? А я-то решил, ты все сызнова начать собираешься.

– Была такая дума, – признался Отрепьев. – Да хлопотное это дело. Все снова-здорово заводить, опять углицкую байку ворошить, опять инокиню Марфу к ответу призывать… А тут из Путивля уже весть прошла – жив-де я. Слышал небось?

Филарет испытующе поглядел на пугающего гостя. Да, он слышал от верных, совершенно надежных людей: князь-де Григорий Шаховской и Мишка Молчанов, друг и приятель царя Димитрия, вовсю распускают слухи, будто он жив, и находятся люди как в Польше, так и в России, которые им не только верят, но и готовы подтвердить измышление нового царя. Вот только еще неведомо, кого назовут именем Димитрия. Будет ли это Богданко, секретарь первого Димитрия для переписки на русском языке (польские дела царя вел Ян Бучинский)? Богданко после переворота бежал якобы в Могилев, там и отсиживается ныне в доме какого-то протопопа, между делом сожительствуя с протопопицей. Болтали также, что царем Димитрием назвался попович из Северской области Матюша Веревкин, или какой-то Алешка Рукин из Москвы (попович тож), или сын князя Андрея Курбского, великого политического противника Ивана Грозного. Упоминали какого-то учителя из маленького городка Сокола; чеха из Праги, служившего среди драбантов первого Димитрия; какого-то сына боярского из Стародуба, ну а также некоего еврея.

Конечно, рассуждал Филарет, «родиться» второй Димитрий мог бы и в Польше. Друзья и родичи воеводы сендомирского, который вместе с дочерью, развенчанной царицею Мариной, ждет сейчас решения своей участи в Москве, вполне способны отыскать какого-нибудь хитрого, продувного плута, который может бойко читать и говорить по-русски. Он может вызубрить с чужих слов все приключения, случившиеся с его предшественником в Польше и России, и… отдаться на волю своей судьбы и польских отрядов, которые, говорили, уже собирал некий полковник Меховецкий!