Евгения Марлитт - Тайна старой девы

— Теперь я буду судить вас, — сказал он. — Вы коварно обхитрили меня. В то время, как вы были со мной наверху вполне откровенны — я мог бы поклясться в вашей искренности, — в кармане у вас скрывалась семейная тайна Гельвигов. Что я должен думать о вас, Фея? Вы можете загладить этот отвратительный поступок только тем, что откровенно ответите на все мои вопросы!

— Я скажу все, что могу, но потом я убедительно стану просить вас отдать мне книгу!

— Неужели моя гордая, упрямая, непреклонная Фея может так мило просить? Вы, значит, проникли сегодня в мансарду только для того, чтобы взять эту книгу?

— Да!

— Какой же дорогой? Я нашел все двери запертыми.

— Я прошла по крыше, — ответила Фелисита нерешительно.

— То есть через чердак?

Девушка покраснела: хотя он и не подозревал, что она могла совершить низкий поступок, но все-таки она поступила нехорошо, проникнув в его комнаты.

— Нет, — сказала она подавленно, — через чердак дороги нет. Я вылезла из окна и прошла по крыше.

— При этой ужасной буре! — воскликнул он, побледнев. — Фелисита, вы просто невозможны...

— Мне не оставалось иного выбора, — ответила, горько усмехнувшись, молодая девушка.

— Но почему вы так хотели взять эту книгу?

— Я считала своим священным долгом исполнить завещание тети Кордулы. Она сказала мне, что маленький серый ящик — его содержание я не знала — должен умереть раньше нее. Смерть застала ее врасплох, и я была твердо убеждена, что ящик не успели уничтожить. Кроме того, он стоял в потайном отделении, в котором лежало серебро, и я не могла указать на него из страха, что книга попадет в посторонние руки.

— И все-таки этот героический поступок оказался напрасным: книга все-таки попала в «посторонние» руки.

— О нет, вы отдадите ее мне, — сказала девушка.

— Фелисита, — произнес он строго и повелительно, — ответьте мне теперь правдиво на два вопроса: знаете ли вы содержание этой книги?

— Знаю отчасти, с сегодняшнего дня.

— Компрометирует ли оно вашего старого друга?

Она нерешительно замолчала. Может быть, при утвердительном ответе он отдаст ей книгу, но тогда она опозорила бы память тети Кордулы и подтвердила бы слухи о ее виновности.

— Недостойно выдумывать отговорки, как бы благородны ни были ваши намерения, — прервал профессор ее минутное молчание. — Скажите просто: да или нет?

— Нет.

— Я знал это, — пробормотал он. — Будьте же благоразумны и покоритесь неизбежному. Я прочитаю эту книгу.

Девушка смертельно побледнела, но просить снова не решилась.

— Читайте, если ваша честь может примириться с подобным поступком, —сказала она. —Вы налагаете руку на тайну, которую не должны узнать. В тот момент, когда вы откроете книгу, вы уничтожите весь смысл ужасной жертвы, стоившей целой жизни!

— Вы храбро сражаетесь, Фелисита, — ответил профессор спокойно. — Если бы не последние слова той женщины, — он указал в направлении, в котором исчезла советница, — которые она бросила мне в бешенстве, то я бы отдал вам вашу книгу, не заглядывая в нее. Но теперь я хочу, я должен знать о позоре, пятнающем мое имя. И если бедная отшельница была в силах сберечь эту тайну от чужих глаз, то я найду силы перенести ее. Я вдвойне обязан узнать об этом. Линия Гельвигов на Рейне, по-видимому, также знает эту тайну... Хотя вы упрямо молчите и отводите взгляд, я все же ясно вижу по вашему лицу, что мое предположение справедливо. Кузина, без сомнения, знала об этом позоре и ужаснулась, прочитав о нем в книге... Утешьтесь, Фея, — продолжал он мягко. — Я не могу поступить иначе. Я не изменил бы этого решения даже и в том случае, если бы вы согласились взамен стать моей женой!

— Я не могу успокоиться, так как своей неосторожностью доставляю вам несчастье, — сказала печально Фелисита.

— Вы успокоитесь, — ответил серьезно профессор, — когда поймете, что ваша любовь поможет перенести всякое горе, которое жизнь пошлет мне...

Он пожал ее маленькую холодную руку и направился в свою комнату.

Через час профессор вошел в комнату своей матери. Он был бледнее обыкновенного, но в его осанке больше чем когда-либо чувствовалась решительность. Госпожа Гельвиг вязала. Профессор положил на маленький стол, за которым она сидела, открытую книгу.

— Я должен серьезно поговорить с тобой, мама, — сказал он, — но сначала попрошу тебя заглянуть сюда.

Она удивленно положила свой чулок, надела очки и взяла книгу.

— Это каракули старой Кордулы, — проворчала она, но все-таки начала читать.

Профессор молча ходил по комнате.

— Я не понимаю, почему меня должна интересовать эта любовь к сыну сапожника? — воскликнула недовольно старая женщина после того, как прочитала первые две страницы. — С чего это пришло тебе в голову принести мне эту старую книжку, от которой так пахнет гнилью?

— Прошу тебя, читай дальше, мама! — сказал нетерпеливо профессор. — Ты скоро забудешь о запахах...

С видимым неудовольствием она перевернула еще несколько страниц. Понемногу ее каменное лицо напряглось, но потом она опустила книгу с безграничным удивлением, к которому примешивалась язвительная насмешка.

— Удивительные вещи! Кто мог бы подумать? Честная, знатная семья Гельвигов! — В ее голосе слышались ненависть, торжество и удовлетворенная злоба. — Итак, золотые мешки, на которых стояла моя гордая свекровь, были отчасти краденые. Они устраивали празднества, на которых рекой лилось шампанское, а я должна была прислуживать гостям. Никто не обращал внимания на бедную молодую родственницу, возвышавшуюся над ними своим благочестием и добродетелью. Я часто в душе молилась Богу, чтобы Он наказал этих нечестивцев. Они уже наказаны, так как расточали украденные ими деньги. Их души вдвойне погибли!

Профессор остановился посреди комнаты. Он совершенно не предвидел такого оборота дела.

— Я не понимаю, как можно упрекать бабушку за то, что она по неведению тратила чужие деньги, мама, — сказал он раздраженно. — Тогда и наши души должны погибнуть, потому что мы до сегодняшнего дня пользовались процентами с украденного капитала? Однако при такой точке зрения ты согласишься, что мы должны как можно скорее отдать эти деньги...

Госпожа Гельвиг поднялась со своего кресла.

— Отдать? — повторила она, как бы желая удостовериться в его словах. — Но кому же?

— Ну конечно, наследникам рода Гиршпрунгов.

— Как, мы должны отдать целое состояние первым встречным бродягам и тунеядцам, которые предъявят свои права? Сорок тысяч талеров остались Гельвигам после того, как...

— Да, после того, как Павел Гельвиг, честный, истинный и праведный борец во славу Господню, присвоил себе двадцать тысяч талеров! — перебил профессор, дрожа от негодования. — Ты сказала, что душа моей бабушки должна быть сейчас в аду потому, что она, но неведению, пользовалась украденными деньгами. Чего же заслуживает тот, кто сознательно крадет чужое имущество?