Констанс Йорк - Воскреснуть и любить

На Тимоти были цвета «Стайных» — синие рубашка и куртка с опущенным капюшоном и голубая косынка, охватывавшая уши на цыганский манер. Юноша, тоже не отрываясь, смотрел на сына, несомненно гордый своим участием в церемонии.

Процессия втягивалась в склад, а за ними шли зрители, сопровождаемые репортерами. Когда каждый нашел себе место, Энтони кивнул. Все это время четыре огромных пса, сидевших на привязи у дверей, безостановочно лаяли. Теперь же, ведомые своими хозяевами, они двинулись вперед. Инструкторы отдали команду, собаки тут же перестали лаять и легли, положив морды на лапы. С каждой из четырех сторон склада они безмолвно смотрели на разворачивавшуюся перед ними картину, но не двигались с места.

Люди в униформе, ждавшие, когда помещение заполнит толпа, шагнули к центру и поклонились младенцу Христу. В Пещерах не было пастухов, зато были мусорщики и садовники. Были пожарники и полицейские. Одним из тех, кто образовал вокруг Сибиллы, Тимоти и их чада защитный полукруг, был Роберт.

Долго-долго никто не шевелился. В помещении воцарилась тишина. Затем к «яслям» подошли последние из тех, кто ожидал на складе. Это были три женщины, одетые в броскую форму Армии Спасения. Они по очереди подходили к коленопреклоненной матери.

— У меня нет ладана, — сказала одна из спасительниц, — но зато хватит одежды для тебя и твоего ребенка. — Она положила сверток перед ящиком, в котором лежал новоявленный Христосик.

Вперед вышла вторая женщина и вручила свой дар.

— У меня нет золота, но я работаю в отделе социального обеспечения. Я принесла анкеты, которые ты должна заполнить, чтобы получать пособие на ребенка.

— У меня не мирры, — сказала третья, — но я принесла подарок от местной молочной кухни. — Она положила рядом коробку с консервированным детским питанием.

Женщины отошли в сторону и молча встали у ящика.

Энтони кивнул регенту хора церкви святого Павла. Вперед вышли двенадцать певчих, руководитель взял ноту на губной гармонике, и хор запел рождественский гимн. Прихожане дружно подхватили песню.

Хэкворт рассматривал лица поющих. Все они были прекрасны — старые и молодые, черные и белые, европейские и азиатские. Он видел людей, которые пели не по-английски, людей, жизнь которых была такой мрачной и безнадежной, что лишь великая вера могла привести их сюда.

Он тоже пытался петь, но горло сжалось, губы отказывались произносить знакомые слова. Мысль устроить «живые картины» пришла ему в голову, когда они с Кэрол говорили о том, как дать Сибилле и Тимоти возможность восстановить связь с родным городом. Идея была проста, но потребовалось много сил, чтобы спланировать и организовать это зрелище. Падре посвятил этому делу всего себя, как когда-то посвящал себя служению в храме Изумрудной долины. Он не обращал внимания ни на что остальное, как когда-то в Долине не обращал внимания на свою личную жизнь.

Он не обращал внимания на бегство Кэрол.

И вот все кончилось. На благословенный яркий миг горожане собрались вместе. Здесь были и люди, пришедшие прямо с улицы. Он видел цвета «Мустангов» и «Стаи». Позади стоял кто-то напоминавший Джеймса, а ближе к середине — братья Тимоти, окружавшие свою мать. Никто не двигался с места, не толкался и не разговаривал. Все стояли бок о бок, любуясь маленьким чудом.

Хор церкви святого Павла продолжал петь рождественские гимны. Голоса певчих были сильными и звонкими, а если мальчики запевали знакомую песню, остальные присоединялись к ним.

Когда наконец пение подошло к концу, настала очередь Хэкворта.

Он вышел вперед и раскрыл Библию, которую нес под мышкой. Освещение было тусклым, но это не мешало отыскать знакомые слова.

Он проглотил комок в горле. Страницы странно плыли перед его глазами. На миг проповеднику показалось, что никто его не услышит. Он был уверен, что не сможет выдавить из себя ничего, кроме шепота.

Он начал. Как Энтони и боялся, голос дрогнул. Падре напрягся, читая знакомые, успокаивающие строчки Евангелия от Луки, и голос его стал громче. Он рассказывал о простых женщине и мужчине, участвовавших в том, что изменило мир. Он говорил о младенце, столь любимом, столь желанном, что хоры ангелов и путеводные звезды известили о Его рождении, а пастухи и мудрые волхвы пришли, чтобы принести Ему дары.

Наконец он закрыл Библию. Вперед выступил священник церкви, расположенной в одном из предместий, и благословил собравшихся, призвав их помнить, что все дети святы от рождения.

Энтони обвел взглядом склоненные головы. Сердце его было полно ликования, а душа опустошена. Он без устали работал ради этого мгновения. И шествие, и представление получились волнующими, запоминающимися и удались лучше, чем он смел надеяться. Но они подошли к концу. Кое-кто останется, но большинство разойдется по домам и продолжит праздник. Сибилла и Тимоти с ребенком вскоре уйдут и уступят место другой юной паре с младенцем. Но его участие в этом действе закончено.

Ему придется вернуться в пустую квартиру, к своей пустой, никчемной жизни. Придется вернуться и посмотреть в лицо мучающим его демонам и воспоминаниям о вере, которую он утратил.

Придется вернуться домой, чтобы думать о ней, о ней…

Только одно портило этот чудесный вечер: его не видела Кэрол.

Когда благословение закончилось, он еще раз обвел глазами толпу. Головы поднимались, освещенные свечами глаза сияли верой и надеждой. И вдруг его взгляд отыскал в толпе у дверей лицо, которое казалось ему прекраснее всех остальных лиц на свете.

Больше ничто не омрачало вечер.

Еще час он не мог вернуться домой. Переулок у склада был наводнен людьми, поздравлявшими друг друга с Рождеством и желавшими друг другу счастья. У него брали интервью телевизионщики, спрашивавшие, в чем смысл этого действа. Молодой репортер раскопал многое и во всеуслышание сообщил о его прежнем пасторстве и о трагической смерти Клементины. Это произвело на всех большое впечатление.

Но зато Энтони получил возможность рассказать о церкви Двенадцати апостолов и о том, как он и его маленькая паства собираются изменить жизнь Пещер. Он говорил о надежде, о безопасности городских улиц, о необходимости помогать детям, о семьях, борющихся со страшными трудностями, и о подростках, верящих, что заботу и защиту им может обеспечить только вступление в ту или иную шайку. Когда он кончил, то знал, что большинство сказанного будет забыто, но надеялся, что главное останется нетронутым — простые слова плотника из Назарета: «Любите ближнего своего, как самого себя…»

Он вошел в церковь, где еще толпились люди, которым не хотелось возвращаться домой. Когда последний гость пожелал ему всего хорошего и ушел, Энтони закрыл и запер входную дверь. Он принялся один за другим гасить огни, пока в церкви не стало темно. Выбора не оставалось. Надо было подниматься наверх.