Элоиза Джеймс - Настоящая англичанка

— Можно? — его голос упал до хриплого скрежета, что заставило её сердце чаще биться в груди. Она передала ему ротонду.

— Тогда почему, скажи на милость, ты проводила время в театре?

— Я рисую декорации, сцены, которые обозначают изменение места действия.

— Ты рисуешь задники? — произнёс Гил, в крайнем изумлении.

— Именно. Я нарисовала один для любительского представления несколько лет назад, и занялась этим в качестве услуги местному театру. Именно так я встретила своего любящего жениха, — добавила Эмма, вспомнив о его предполагаемом существовании.

— Ах, да, — сказал граф. — Почтенный бюргер, тот мужчина, за которого ты выходишь на следующей неделе.

— Совершенно верно.

Разве он не собирается её поцеловать ? Они проехали дом с фонарями, горящими вдоль всей мостовой, и карету на мгновение озарило светом как раз, чтобы Эмма успела поймать взгляд задумчивых глаз.

— Как долго ты пил в Париже? — спросила она, повинуясь импульсу.

Керр глядел на неё со своей стороны, но теперь в экипаже было темно, и она не могла ничего прочесть по его лицу. Он, наверное, снял перчатки, потому что взял её правую руку и начал её поглаживать, скользя большими пальцами по её пальчикам. Эмма животом ощутила лёгкий прилив жара.

— Шесть месяцев, — проговорил Гил в тот момент, когда тишина затянулась так надолго, что она собиралась начать болтать о чём-то другом. — Я пил на протяжении шести месяцев. И я предполагаю, в один из таких дающих забвение вечеров я встретил тебя, ma chère [17] Моя дорогая (фр.) .

Но Эмма не хотела говорить об их встрече, которой не было.

— И пьянство было вызвано гибелью твоего брата?

Граф наклонился вперёд и прижал её руку к своим губам. Прикосновение поцелуем к кончикам её пальцев превратило тепло у неё в животе в пламя. Она подавила вздох. Ей нужно казаться опытной, не теряясь от такой простой вещи как прикосновение.

— Уолтер умер в октябре около года назад, — сказал Гил, снова откидываясь назад и пропуская её пальчики сквозь свои большие. — Он разбился в экипаже, будучи в Оксфорде. Прости, если я уже рассказывал тебе детали, когда мы виделись в последний раз. Он был на третьем году обучения, и они смеялись над…

Он остановился, и хватка его пальцев усилилась.

— Что произошло? — спросила Эмма, хотя хорошо знала сама. Она, конечно же, присутствовала на похоронах. Она приложила свою траурную перчатку к его траурной перчатке и что-то прошептала из-под чёрной вуали, надетой в память о девере, который не станет её деверем. На похоронах у Гила глаза были мёртвые, чёрные, лишённые выражения. Она помнила этот взгляд до сих пор. И следующее, что они услышали о графе — он уехал в Париж.

— Он выпил, — говорил Гил ровным голосом. — Нет ничего необычного в том, чтобы пить, конечно. В некотором смысле, прохождение университетского курса является синонимом погружению в бутылку бренди. Но выпивший мужчина не очень хорошо контролирует поводья. И собственное равновесие. И Уолтер выпал из экипажа, вот и всё. Разбился насмерть, свалившись в тот момент, когда его экипаж заворачивал за угол.

— Мне очень жаль, — произнесла Эмма.

— Они говорили, что он не страдал.

— Полагаю… это помогает?

— Не особенно.

Она наклонилась вперёд и взяла обе его руки в свои. Карета проезжала по длинной тёмной улице, и ей вообще ничего не удавалось разглядеть. Девушка позволила пальцам пройтись по его рукам, вдоль мозолей на пальцах, видимо, от поводьев.

— Я так понимаю, что ты пытался выпить достаточно, чтобы выпасть из кареты?

Повисла тишина, и Эмму охватил страх. Она зашла слишком далеко? Но он издал лающий смех.

— Что-то вроде того, я полагаю.

Она вытянула пальцы, распластав их над его большими ладонями.

— И это тебе удалось?

— Очевидно, нет.

Она ждала. Карета качнулась, поворачивая за угол.

— Я падал с множества кроватей, — сказал Гил, наконец, — пьяный, слепой, пытаясь отыскать ночной горшок. Смерть своего рода. Но всегда просыпаешься, и тем сильнее печаль.

— Слышала о таком, — сказала она, переворачивая его руки и начиная гладить ему ладони, стараясь не замечать, что у неё дрожат пальцы. — Я однажды выпала из экипажа.

Керр замер, она скорее ощутила, чем увидела это.

— Что случилось?

— Мне было восемь лет, и я тряслась по деревне на тележке, запряжённой старым пони, которой управлял дряхлый, но вполне трезвый грум. Он не знал, что я свесилась набок, пытаясь втянуть в повозку ветви диких роз. Он повернул за угол как раз в тот момент, когда я вцепилась в одну особенно красивую ветку.

В голосе Гила был небольшой смешок.

— Думаю, что слышу эхо боли в твоём голосе.

— Прямо в розовый куст, — сказала Эмма скорбно. — У меня до сих пор виден шрам над правой бровью.

Одна рука соскользнула с её ладоней и проследила линию брови.

— Прекрасно, — проговорил он, и хриплые раскаты в его голосе заставили Эмму закусить губу. — Твои брови раскинулись над глазами самым соблазнительным образом. Я не вижу шрама и не чувствую ничего.

— Я их крашу, — живо отозвалась Эмма, пытаясь утихомирить бабочек, порхающих у неё в животе.

Руки Керра легли ей на плечи, на талию и затем, совершенно неожиданно, он поднял её, и мгновение спустя она уже сидела у него на коленях.

— Думаю, ты выросла в Англии.

— На самом деле, у нас во Франции тоже есть тележки с пони, — сказала она, поспешно возвращаясь к своему французскому акценту.

Лицо Гила было так близко. Наверное, он её поцелует . Эмма ощутила волну возбуждения, столь острого, что она почти потеряла сознание.

— Что заставило тебя оставить попытки выпасть из экипажа? — быстро спросила она, в то время как его губы двигались по направлению к ней. Помимо воли, её рука поднялась и обвила его шею. Это была сильная шея, мускулистая и твёрдая.

— Я не смог этого сделать. — Керр сказал это почти ей в рот. — Я никогда не мог просто выпустить поводья и вылететь в пространство. Уолтер жил в полную силу, которой не было у меня. Он пил с энтузиазмом и ездил верхом со страстью. Я консервативен. Я пытался научить его быть менее безрассудным…

Он пожал плечами.

Эмма надеялась, он не почувствует, как сильно бьётся сердце у неё в груди. У Гила очень красивые губы: изогнутые, немного печальные, очаровательные, непреклонные… Затаив дыхание, она вытянула палец и мазнула им ему по губам.

— Теперь ты снимешь свою маску? — спросил граф на ухо своим бархатным голосом.

Она потянулась, чтобы развязать её и мгновенно сообразила преимущества положения, когда руки находятся за головой. Это движение прижало её груди к грудной клетке графа. Чувство было восхитительным и опасным. Она замерла, медленно развязывая тесёмки маски и тяжело дыша. Она видела только его глаза, затенённые чёрные озёра в темноте, скользящие взглядом по её коже, подобно обжигающему глотку бренди.