Моника Маккарти - Дочь моего врага

Анна вздохнула, пытаясь унять бешеное сердцебиение. На ее коже выступили бисеринки холодного пота. Грудь ее так сильно сдавило, что ей стало трудно дышать. Все инстинкты восставали против того, что она собиралась предложить, но выбора не было. Муж был самой малой ценой за выживание клана. Если бы понадобилось, ради этого она вышла бы и за самого дьявола.

— Что, если я дам ему основание пересмотреть свои позиции?

Отец взглянул на нее. По задумчивому блеску его глаз она догадалась, что он и сам собирался предложить ей это.

— Может, мне лично обратиться к графу? — Анна помолчала, продолжая отчаянно сжимать край плаща, так, что кровь отхлынула от кончиков пальцев. В ушах у нее стучало. Она слышала бешеное биение своего сердца.

«Все будет хорошо. Я сделаю все, как надо».

Сэр Артур был высоким, мускулистым и по-своему мрачно-красивым, но возле него она не испытывала нервной дрожи. Возможно, она преодолела свою неприязнь к воинам.

Сэр Артур. Ее сердце сжалось. Перед глазами мелькнуло его лицо, но Анна постаралась изгнать этот образ. Он ничего для нее не значит. Если на мгновение при воспоминании о нем сердце ее затрепетало, то она могла его успокоить. Даже если бы все сложилось по-другому, сэр Артур довольно ясно сообщил ей о своих чувствах, точнее, об их отсутствии.

Но ей придется потратить всю жизнь на то, чтобы забыть его поцелуй.

Отец ждал, что она скажет дальше, однако слова не шли.

— Что, если… — Она замолчала и силой заставила свои губы разжаться: — Если сэр Хью все еще хочет жениться на мне, тогда я согласна принять его предложение. А в ответ, возможно, граф окажет нам милость и присоединится к нам.

С минуту отец ничего не говорил и только внимательно смотрел на нее. Под его взглядом она почувствовала беспокойство.

— Думаешь, он все еще захочет на тебе жениться? Его не обрадовал твой отказ.

Щеки Анны вспыхнули, потому что она не подумала о возможном осложнении. Отец был прав. Молодой рыцарь разозлился. Его гордость была уязвлена, когда она ему отказала.

— Не знаю, но стоит попытаться.

— Мать этого не одобрит, — ответил отец и бросил взгляд на дверь. — Сейчас, когда Брюс и его люди рыщут по дорогам, они стали небезопасны.

Анна уже подумала об этом.

— Если со мной будет Алан, беспокоиться не о чем. Мы возьмем с собой большую свиту телохранителей.

Отец кивнул и почесал подбородок.

— Хорошо, — сказал он наконец. — С Аланом ты будешь в безопасности.

Он улыбнулся, и Анна с трудом подавила разочарование. Какая-то часть ее надеялась, что он откажется от этой мысли. Отец наклонился и поцеловал ее в макушку.

— Ты добрая девочка, Анни, любовь моя.

Обычно Анна расцветала от его похвал, но сейчас испытала желание заплакать. Ее счастье не имело большой цены, и все-таки чего-то оно стоило.

Он приподнял ее лицо за подбородок и заставил ее посмотреть ему в глаза. Она моргала, стараясь видеть ясно сквозь застилавшую зрение жаркую влажную дымку.

— Ты знаешь, что я не стал бы просить об этом, если бы существовал другой способ.

По щеке Анны сползла одинокая слезинка, губы ее задрожали, но она заставила себя улыбнуться:

— Знаю.

Сейчас это было их единственной надеждой. И не важно, что ей этот ход казался неправильным. Она должна была это сделать. Потому что ничего другого не оставалось.

Когда Анна вышла из солара отца, сдерживаемые слезы хлынули из ее глаз бурным потоком. Эти слезы знаменовали утраченную надежду, надежду на то, чего она хотела, но не смогла осуществить…

Артур вернулся в замок поздним вечером и не видел леди Анну. Он хотел бы ее увидеть, но не знал, как пройдет их встреча, ведь после поцелуя в казарме они пока не говорили.

Артур не хотел подавать Анне несбыточных надежд. Он совершил ошибку, поцеловав ее, и (о Господи, что это была ша ошибка!) романтические отношения между ними невозможны.

Артур понимал, что ему придется нелегко. Возможно, Анна всю неделю думала об их поцелуе. И, Бог свидетель, он и сам не мог думать ни о чем другом. Но продолжения не будет.

Когда на следующее утро Анна вошла в большой зал, чувства Артура взыграли, как будто он увидел ее впервые. Они казались ярче, острее.

Он впитывал взглядом каждую мелочь в ее облике, начиная от золотистых прядей, выбившихся из-под бледно-голубой вуали и обрамлявших лоб и виски, до вышитого корсажа из тонкого шелка, облегавшего ее фигуру, полную соблазнительных изгибов.

«Не смей…»

Его взгляд спустился на ее грудь, и во рту у него пересохло. Он мог видеть (а возможно, только вообразил) слабо сметные очертания ее сосков под туго натянутой тканью. Воспоминания нахлынули на него, и жаркая кровь придала к его чреслам.

Он ощущал жар, возбуждение и телесный голод.

Как, черт возьми, он мог смотреть на нее и не вспоминать своих ощущений, когда прижимал ее тело к своему? Как не мог смотреть на ее чувственный розовый рот и не вспоминать сладостного вкуса и нежности ее губ?

Господи! Единственное, чего бы он хотел, — это бросить на постель и кануть в беспредельное забвение.

Иисусе! Он должен перестать думать об этом, он должен перестать терзать себя мыслями о невозможном. Артур чувствовал пристальный взгляд брата, но не мог отвести от Анны глаз. С каждым шагом, приближавшим ее нему, сердце его билось все отчаяннее, а каждый нерв вибрировал, пока он мысленно готовил себя к тому моменту, когда она его заметит, и старался сделаться нечувствительным к этому.

Но когда она приблизилась, он ощутил неловкость. Что-то было не так.

Она не улыбалась. Ее глаза не сверкали лукавством и радостью. А ее смех… этот светлый искрометный смех, который он готов был слушать часами, больше не был слышен. Он так привык к ее неиссякающей веселости, к неизменно хорошему настроению, к ее легкомысленному очарованию, которые, казалось, освещают весь зал, что в отсутствие всего этого в комнате будто потемнело.

Черт возьми, оказывается, он ранил ее гораздо больнее, чем полагал!

На мгновение ему показалось, что она просто пройдет мимо и не посмотрит на него. Но их глаза встретились.

Артур ждал ее реакции, ждал, что румянец вспыхнет на ее щеках, что она смутится.

Но вместо этого она замерла, будто окаменела.

Чувства и мысли леди Анны можно было прочесть у нее на лице. Именно это он находил пленительным и неотразимым. Детскую невинность и волнение, и эту бесценную ранимость. Но то, что раньше было открыто для него, теперь оказалось замкнутым и недоступным. Только на мгновение он почувствовал на себе ее холодный взгляд, потом она отвернулась. Будто он перестал существовать.

Он умел владеть своими чувствами. Умел сдерживаться и быть другим. И прежде у него не возникало подобных побуждений. Но хватило одного холодного взгляда Анны Макдугалл, и в нем пробудились первобытные инстинкты, варварские желания, бродившие в крови.