Жанна Бурен - Май любви

Сестра Этьена сохранила тогда спокойное мужество, исполненное достоинства, самой своей простотой поразившее окружающих. Отказавшись в конце концов от поисков супруга как во Франции, так и в Испании, она решила продолжать работать в той же области, которой занимался пропавший. Она любила медицину, изучала ее до замужества и помогала мужу в его практике. Поступила в Центральную больницу, чтобы посвятить себя заботе о несчастных больных женщинах. Она посвящала с тех пор все свое время их недугам с самоотверженностью, по достоинству оцениваемой и чтимой Матильдой. Золовка любила ее, понимала и поддерживала и часто становилась на ее сторону, без чего не бывает искренней дружбы.

Вход в Центральную больницу был с площади перед рынком Палю, где соседствовали лавочки травников и аптеки. Ближайшие окрестности были напоены ароматами лекарственных растений, сушеных трав, камфары, горчичного цвета, всевозможных мазей.

Проходя мимо лавки аптекаря Обри Лувэ, двоюродного брата Этьена, Матильда заглянула туда, надеясь застать там в этот час жену Обри. Не обнаружив ни ее, ни ее мужа, она зашагала дальше.

Строительство Центральной больницы, начатое почти сто лет назад при Людовике VII Юном, теперь завершалось: каменщики укладывали последние кирпичи нового корпуса, откуда больных должны были перевести из старого, где уже не хватало места.

Матильда направилась в женскую палату, надеясь увидеть Шарлотту, но девушка в белом халате сказала ей, что та ушла в родильное отделение — ее позвала туда акушерка.

В этой палате, расположенной в полуподвале, сиявшем чистотой, как и все другие помещения, и где, что всегда удивляло Матильду, расходовали до тысячи трехсот метелок в год, вдоль стен стояло что-то вроде нар со складчатыми марлевыми занавесками. Каменный пол, который мыли каждое утро, был устлан свежей травой.

Посетители склонялись над этими нарами с деревянными стойками, где под цветными, подбитыми мехом одеялами лежали в ряд, разделенные туго накрахмаленными простынями, молодые матери со своими младенцами. По обе стороны длинного зала между раздвинутыми занавесками были видны словно уложенные в одну линию головы рожениц на белых наволочках перьевых подушек, покрытые косынками. Многие готовились к приему посетителей, наводя красоту. Все дышало порядком и гигиеной.

Матильда поискала глазами Шарлотту среди монастырских послушниц в белых накидках, в белых же передниках, косынках и апостольниках, среди сестер-монахинь в черных саржевых юбках, белых блузах и шапочках из белой ткани с черной сеткой, обслуживавших будущих матерей и уже родивших женщин, грудных младенцев, а также наблюдавших за родственниками и друзьями, чья суета и разговоры могли бы нарушить покой, такой необходимый для тех и других. Она увидела золовку, склонившуюся над ложем женщины, у которой появились опасные симптомы. Стоявшая рядом палатная акушерка тревожно смотрела, как она исследует разбухший живот.

Матильда, знавшая многих рожениц, решила подождать окончания консультации, останавливаясь то у одного изголовья, то у другого. Она раздавала конфеты, засахаренные фрукты, орехи, принесенные из дому, а вместе с ними дарила свое дружеское участие, улыбку, доброе расположение. Помогая одной выпить микстуру, другой утешить расплакавшегося ребенка, будущей матери перенести первые схватки и объясняя, что нужно делать для облегчения родов, она забыла о времени.

— Здравствуйте, дорогая. Пойдемте со мною. В моей палате много интересных случаев, если хотите, посмотрим их вместе.

Шарлотта обняла Матильду, увлекая ее за собою из отделения рожениц на свой ежедневный обход. У высокой, крепко сложенной сестры Этьена было мясистое, как у брата, лицо, такой же рот с толстыми губами, но более узкий лоб и более тонкий нос. Взгляд карих глаз не таил ни тени тоски. Их выражение, как и ее походка, были исполнены твердой решимости, придавали ощущение большой уверенности и спокойствия. С профессиональной компетентностью в ней сочеталась ирония, трезвость ума с добротой.

Матильда любила разделять ее заботы, радости, ее гнев, всегда скорее благородный, чем разрушительный, ее волнения, переживания во время расспросов больных — одного за другим, от одной кровати к другой. В этом отделении принимали всех, независимо от возраста, национальности, достатка, положения и вероисповедания, а также от характера заболевания, за исключением проказы, которую лечили в Сен-Лазаре. Здесь стояло пятьдесят кроватей, поставленных изголовьями к стенам. Многие из них можно было назвать трехспальными, так они были широки. Другие были односпальными, для самых тяжелых больных.

Шарлотта измеряла пульс, тщательно рассматривала мочу в подаваемых сестрами небольших пузырьках, задавала больным вопросы, проверяла повязки, осматривала раны, назначала мази, пластыри, ванны, прописывала лекарства, припарки. Матильда, как могла, ей помогала, несколько облегчая таким образом труд сиделок-монахинь, которым никогда не приходилось сидеть без дела. Она знала от Шарлотты, что как послушницы, так и сестры подчинялись настоятельнице, женщине лет семидесяти — восьмидесяти, и их самоотверженность всегда была безупречной.

Вместе с двумя десятками слуг, дюжиной монахов и пятью капелланами они работали посменно, с утра до вечера и с вечера до утра.

— Тут у нас целый маленький город, — с гордостью говорила Шарлотта. — Подумайте только, дорогая, худо ли, хорошо, но в этих стенах лежит более тысячи больных! Главный врач, избранный капитулом каноников собора, вместе с настоятельницей руководит этой самой большой больницей в Париже! Вот почему здесь необходимы порядок и дисциплина.

Хотя Шарлотта и была яркой приверженкой порядка, она тем не менее проявляла слишком большую заботу о людях, чтобы в равной мере отдавать должное мужеству и самоотверженности монахинь. Завершив обход больных и увлекая за собой Матильду в отведенную ей комнату рядом с комнатой настоятельницы, она снова с жаром заговорила об их самоотверженной работе.

— Надо сильно любить Божии создания, чтобы так преданно заниматься ими! — воскликнула она. — Убирать за больными, что само по себе занятие отталкивающее, переворачивать и поднимать их, укладывать, мыть, вытирать, кормить с ложки, поить, переносить с одной кровати на другую, следить, чтобы они не раскрывались, стелить и приводить в порядок постели, нагревать белье, перед тем как в него одеть, усаживать на судно; зимой поддерживать огонь в огромных каминах каждой палаты, возить по палатам четыре железные тележки, наполненные раскаленными угольями, чтобы поддерживать тепло, следить за уровнем масла и за фитилями стеклянных ламп, горящих у каждой кровати, на алтарных столиках, в общих спальнях перед фигурками Богоматери; каждую неделю приготовлять воду с содой для стирки тысячи простыней, сотен комплектов пижам, немыслимого количества бинтов, полоскать их в чистой воде из Сены, развешивать на галерее летом и сушить у сильного огня в холодное время года, складывать их, обворачивать умерших, накладывать и снимать повязки, подстригать волосы, выливать содержимое горшков! Никто не может представить себе жизнь этих девушек, посвятивших себя Богу, которые чаще всего получают в благодарность за все лишь грубость, нарекания и упреки.