София Нэш - Всего один поцелуй

— Ата, у меня есть бочонок весьма превосходного французского вина, и он станет вашим, если вы оставите эту лошадь, — примирительно предложил Куинн.

— Тогда вы позволите мне воспользоваться вашим фаэтоном?

— И моим лучшим кучером, Ата.

Она улыбнулась:

— Ах, Куинн! Вы чрезвычайно добры! Мне нравится кататься в карете не меньше, чем ездить на лошади. Я запомню ваше обещание. — Ата оживленно зашагала прочь с остальными.

— Итак, ты попался, — пробормотала Джорджиана, несмотря на боль.

— В каком смысле?

— Она сломала все экипажи Люка, — пояснила Джорджиана.

— Боже, — тихо произнес Куинн, — я скажу мистеру Брауну, пусть повесит замок на каретном сарае.

Майлз снова забрался в седло, а вдовы и дочь Куинна поднялись на холм и вскоре скрылись из виду.

— Свело икру или бедро? Или колено? Я могу растереть его.

— Нет, это совершенно лишне, — отрезала Джорджиана, пытаясь скрыть свое желание снова напрячь и расслабить мышцы.

— Ты можешь стоять?

Она поднялась и сразу села обратно.

— Пойдем, — произнес Куинн, — позволь мне помочь тебе.

Она больше не могла стоять. Джорджиана провела руками по бедру и закрыла глаза. О Боже, она никогда не чувствовала, себя так плохо. Ей не стоило кататься сегодня верхом.

Куинн двумя руками охватил ее бедро и начал постепенно усиливать давление. Как ни странно хотя это и было болезненно, но она почувствовала облегчение.

— Боже, — вздохнула она, — пожалуйста, не двигайся.

— Ты веришь мне, Джорджиана?

— Ты знаешь, — прошептала она.

Он отпустил ее и быстро просунул руки под ее амазонку. Его ладони гладили ее по лодыжкам и икрам, не обращая внимания на резинки, державшие чулки, гладили по коленям и выше, до самого источника боли. Он растирал ее ногу своими ловкими сильными пальцами, массируя отвердевшие мускулы. И каждый раз Джорджиана думала, что вот сейчас он остановится, и боль вернется. Ей казалось, судорога не кончится никогда — она почти теряла сознание, желая, чтобы он не останавливался.

И он продолжал. Казалось, он чувствует ее жуткую, грубую боль, и в этот раз она не могла притвориться, что все хорошо.

Джорджиана откинулась назад, и ее пальцы погрузились в песок. Кого она обманывает? Она никогда не будет свободна от боли. Она никогда не будет свободна от своих мечтаний о нем. Она никогда не забудет прошлое. Она изувечена из-за мечты о нем. И он навсегда сделал ее своей, когда возлег с ней.

Она почувствовала что-то мягкое на своем израненном колене и открыла глаза. Он целовал ее освещенную ярким дневным светом ногу, пока его пальцы творили чудеса с ее бедром. Он остановился и остановил взгляд на столь ясно видном уродстве. А потом снова начал ласкать ее ногу своими красивейшими губами. И вдруг она почувствовала — слеза упала на ее колено.

— Не беспокойся, милая, — хрипло произнес он, не поднимая глаз, — я не остановлюсь, пока не уйдет боль. Я обещаю, она уйдет.

Его слова и поцелуи были еще мучительнее, чем боль, ведь они напоминали ей о грезах, которые не сбудутся. И то, что значила эта слеза — жалость, — оставило в ее сердце след жгучего страдания.

В какой-то момент боль смешалась с накатывающими волнами облегчения. И через несколько минут волны облегчения сменились волнами удовольствия. Он продолжал шептать обещания, прижавшись щекой к ее колену и постепенно изменяя движения ладоней.

Она ухватилась за пучок высокой травы, подавив желание потянуться вперед и погрузить пальцы в волосы Куинна. Они блестели в лучах солнца. Они наверняка мягкие, и если она чуть-чуть наклонится, то сможет почувствовать их аромат.

Джорджиана еще сильнее ухватилась за траву и сглотнула, сдерживая накопившиеся слезы.

Наконец Куинн поднял глаза.

— Джорджиана, — проговорил он. — Все хорошо. Ты можешь плакать, если нужно.

— Я не плачу. — Она яростно утерла глаза и щеки ладонью.

— Я знаю, — ответил он. — Ты никогда не плакала, когда была ребенком. Даже когда упала с того дерева. Я никогда не видел слез на твоем лице. Ты…

— Я плакала, — перебила она, с ненавистью отвергая его жалость. — Просто ты никогда не видел этого. Я плакала на похоронах Энтони.

— Конечно, — ответил он, вдруг замолчав.

— Почему ты всегда реагируешь так, когда я упоминаю Энтони? Почему ты так его ненавидишь? — Слова сами сорвались с ее языка. — Он не сделал тебе ничего плохого.

Его ладони замерли, и она подумала, почему хотя бы раз в жизни она не может удержаться и не сказать того, чего не следует говорить.

Он убрал руки с ее ног, и теперь ей действительно хотелось плакать.

— Я не испытываю ненависти к нему. — Он помолчал. — Просто я бы радовался, если бы в моей жизни было все то, что есть в ней сейчас, за исключением знакомства с ним. Но это, — так же загадочно продолжил он, — невозможно. Я знаю, ты не поймешь.

— Так объясни мне. — Ее рука сама легла на его ладонь. — Пожалуйста.

Луч солнца упал на его лицо, и зрачки его глаз сузились.

— Я долго думал, есть ли смысл сопоставлять факты, относящиеся…

— Относящиеся к?.. — спросила Джорджиана, когда Куинн замолчал.

— Я думал оставить свои мысли в письме, которое вскроют после моей смерти. Но с другой стороны, возможно, лучше вообще ничего не говорить, ведь это ничего не изменит. Я прожил всю жизнь, будучи уверенным в важности правды. И тем не менее я живу во лжи.

Джорджиана вдруг почувствовала абсолютное спокойствие. На этот раз она не попросила его продолжить. Она не была уверена, хочет ли услышать то, что он собирается рассказать.

— И я обещал себе не говорить тебе. Я не хотел запятнать дорогие тебе воспоминания. Но эта часть его жизни не касалась тебя, а значит, не заденет.

— Куинн… о чем ты говоришь? Теперь ты обязан сказать мне.

— Видишь ли, я люблю Фэрли и не хочу, чтобы ее растили родители Синтии или Гвендолин, если со мной что-то случится.

Боже.

— Фэрли? Какое отношение она имеет к Гвендолин?

Он посмотрел на нее, а потом поднял взгляд к небу. Тень пробежала по его жесткому лицу.

— Гвендолин — настоящая бабушка Фэрли. Джорджиана вскочила. Она должна идти. Она прохромала несколько шагов к морю и остановилась. Глубокая боль пронзила ее сердце, когда она взглянула на темные кружащиеся волны пенистого моря.

Не может быть.

Она закрыла глаза.

Но конечно, это правда. Она сжала руки.

— Он… подарил ей ребенка, когда ты уже был на ней женат? — Она отважилась повернуться и посмотреть ему в глаза.

— Пообещай мне — если со мной что-то случится, ты позаботишься о Фэрли. Я попрошу стряпчего оформить документы.

Она медленно повернулась к нему:

— Когда? Когда он сделал это? До или после вашей свадьбы?

Он снова оставил ее вопрос без ответа.