Эльза Вернер - Фея Альп

— Значит, могло бы случиться еще второе несчастье. Ты уже успокоилась, Эрна?

— Да, — сказала она беззвучно.

— Так будем продолжать путь. До свиданья, господин Эльмгорст! Вольфганг поклонился холодно и сдержанно. Он в точности понял, что значило это «до свиданья!», но спокойно повернулся к раненым, которым в самом деле не грозила опасность. Его собственная рана тоже была пустячной: пролетевший мимо осколок камня только задел его лоб. Все происшествие кончилось удивительно счастливо.

Но так только казалось: тот, кто увидел бы лицо Вальтенберга, был бы другого мнения. Он ехал подле невесты молча, ни разу не взглянув на нее; минуты шли, прошло четверть часа, наконец, Эрна не выдержала.

— Эрнст! — тихо позвала она.

— Что прикажешь?

— Пожалуйста, повернем домой, погода становится все сомнительнее, а мы можем теперь вернуться по шоссе.

— Как тебе угодно.

Они повернули лошадей и поехали назад по другой дороге. Опять наступило молчание. Эрна знала, что выдала себя, но ей легче было бы выдержать самый необузданный взрыв ревности со стороны жениха, чем это угрюмое, грозное молчание. Правда, она боялась не за себя, но тем необходимее было объясниться с ним по приезде домой. Однако Эрнст предупредил ее намерение: у крыльца виллы он помог ей сойти с лошади, а сам сейчас же вскочил опять в седло.

— Ты уезжаешь? — спросила Эрна, оторопев.

— Да.

— Останься, Эрнст! Я хотела просить тебя…

— Прощай! — коротко и резко перебил он ее и поднял лошадь с места в галоп, оставив Эрну одну в неописуемом страхе, от которого сжималось ее сердце: ведь она не знала, что он хочет сделать.

Доехав до леса, Эрнст сдержал лошадь и медленно поехал между темными соснами. Он не хотел объяснения, так как и без того знал все. Но среди бури, поднявшейся в его душе, вдруг, как молния, вспыхнуло жгучее чувство удовлетворения: тень, так долго терзавшая его, воплотилась, и теперь он мог вызвать ее на бой и уничтожить!

Наступил вечер. Эльмгорст уже с полчаса сидел в своем кабинете с доктором Рейнсфельдом; судя по их лицам, предмет разговора был очень серьезен, особенно Бенно был взволнован.

— Так вот каково положение дел! — закончил он. — Гронау пришел ко мне тотчас после разговора с Нордгеймом, и как ни старался я убедить его отказаться от его намерения, остался при своем. Я доказывал, что это будет стоить ему места у Вальтенберга, который не потерпит такого выступления против своей невесты, что у него нет в руках прямых улик, что Нордгейм не остановится ни перед чем, чтобы выставить его лжецом и клеветником, — все напрасно. В ответ он в самых горьких выражениях стал упрекать меня в трусости и равнодушии к памяти отца. Бог свидетель, этот упрек несправедлив, но я не могу выступить с обвинением.

Вольфганг слушал молча, только на губах его играла презрительная улыбка. Давно пора было ему освободиться от союза с Нордгеймом, он ни минуты не сомневался, что Гронау говорил правду.

— Благодарю тебя за откровенность, Бенно! — сказал он. — Было бы вполне простительно с твоей стороны не думать обо мне и действовать, руководствуясь лишь своими сыновними чувствами. Я очень ценю это.

Бенно опустил глаза: он сознавал, что не заслужил благодарности, он не хотел возбуждать дела вовсе не ради друга.

— Ты понимаешь, что сам я не могу и шага сделать в этом деле, — тихо ответил он, — я хочу поручить его тебе. Ты поговоришь со своим тестем…

— Нет, — хладнокровно перебил его Вольфганг. — Ведь ты говоришь, что Гронау объявил ему открытую войну, значит, он предупрежден. Кроме того, наши отношения совершенно изменились: мы расстались навсегда.

Доктор подскочил от безграничного изумления:

— Расстались? А твоя помолвка с Алисой?

— Расторгнута. Избавь меня от подробного объяснения причин. Нордгейм и мне показал себя с той же стороны, с какой ты его теперь знаешь, он поставил мне условия, не совместимые с честью, и потому я разошелся с ним.

Рейнсфельд не понимал, как мог Вольфганг, основывавший все свои надежды на этом союзе, так спокойно говорить о крушении своих планов.

— И Алиса свободна? — с усилием выговорил он, наконец.

— Да. Но что с тобой? Ты сам не свой!

Бенно порывисто вскочил.

— Вольф, ты никогда не любил своей невесты, я знаю, иначе ты не мог бы так спокойно и холодно говорить о том, что расстаешься с нею. Я думаю, ты не чувствуешь, что теряешь в ней: ты ведь никогда и не знал, чем обладал в ее лице.

Эти слова дышали таким страстным упреком, что выдали истину. Эльмгорст остолбенел, устремив на доктора удивленный, недоверчивый взгляд.

— Что это значит, Бенно? Неужели ты… ты любишь Алису?

Доктор поднял на товарища свои честные голубые глаза:

— Тебе не в чем упрекать меня: я не сказал твоей невесте ни одного слова, которого не мог бы повторить при тебе, а когда понял, что не в состоянии побороть свою любовь, решил уехать. Неужели ты думаешь, я принял бы место в Нейенфельде, подозревая, что предложение исходит от Нордгейма, если бы у меня был другой выход? Но мне не из чего было выбирать, если я не хотел оставаться в Оберштейне.

Как ни странно, признание Бенно задело Эльмгорста за живое, и в его голосе слышалась горечь, когда он ответил:

— Теперь я больше не стою у тебя на дороге, и если ты надеешься, что на твою любовь отвечают взаимностью…

— То и тогда бы ничего не произошло, — перебил его Рейнсфельд. — Ты знаешь, что разлучает нас с Алисой навсегда.

— При твоем характере — пожалуй. Другой, напротив, воспользовался бы этим, чтобы вырвать у Нордгейма согласие, которого по доброй воле он, разумеется, никогда не даст. Насколько я тебя знаю, ты так не сделаешь.

— Нет, никогда! — сказал Бенно сдавленным голосом. — Я уеду в Нейенфельд и больше не увижусь с Алисой.

Разговор был прерван слугой, доложившим о Вальтенберге. Эльмгорст тотчас поднялся, а Рейнсфельд собрался уходить.

— Спокойной ночи, Вольф, — сказал он, сердечно пожимая его руку. — Мы останемся по-прежнему друзьями, несмотря ни на что, не правда ли?

Вольфганг ответил крепким рукопожатием.

— Я приду к тебе завтра… Спокойной ночи, Бенно!

Эльмгорст проводил друга до двери, и в нее в ту же минуту вошел Вальтенберг. Он обменялся с Рейнсфельдом поклоном и несколькими обыденными фразами, затем доктор вышел, и они остались наедине.

— Надеюсь, я не помешал вам, господин Эльмгорст? — сказал Вальтенберг, медленно подходя ближе.

— Нет, я ждал вас, — был спокойный ответ.

— Тем лучше, значит, я могу обойтись без вступления. Мне нет надобности объяснять вам, зачем я пришел. Мы с вами оба поняли сегодняшнее происшествие иначе, чем присутствовавшие при нем посторонние, и мне надо сказать вам несколько слов по этому поводу.