Эльза Вернер - Фея Альп

— О, мастер Хрон не любит дам! — с огорчением сказал Саид, не разделявший его антипатии к прекрасному полу и, наоборот, восхищавшийся своей будущей госпожой.

— Не люблю, потому что где вмешаются в дело дамы, там прощай мир и покой… у мужчин, по крайней мере, — проворчал Гронау. — Самые умные люди, когда женятся, обращаются в сумасшедших, это бесспорно. Но вот мы опять вышли на проезжую дорогу. Ждите тут экипаж, а я загляну на минутку к доктору Рейнсфельду: мне надо сказать ему несколько слов.

Гронау прошел через садик докторского дома и отворил хорошо знакомую ему заднюю дверь. При последнем свидании с Бенно он сильно горячился, упрекал его в излишней сдержанности, но, по свойственному ему добродушию, не мог перенести, чтобы между ними оставалось неприятное чувство. Он шел теперь отчасти с намерением извиниться, отчасти в надежде, что ему еще удастся уговорить доктора принять участие в задуманном им деле. Так как экипаж Нордгейма стоял у парадного входа, Гронау не подозревал о присутствии дам, иначе он, по всей вероятности, скрылся бы.

Тем временем Валли самоотверженно стояла на страже у замочной скважины, которая, к сожалению, давала возможность видеть очень мало и ровно ничего не позволяла слышать. Разговор в комнате принял совершенно иное направление, чем она предполагала. Бенно, напрасно ждавший, чтобы Алиса заговорила, наконец, заговорил сам:

— Вы в самом деле хотели видеть меня?

— Да, доктор, — ответила она тихим, слабым голосом. Рейнсфельд не знал, что и думать. В последнее время Алиса держала себя с ним удивительно непринужденно и доверчиво. Правда, после их встречи в лесу непринужденность исчезла, но это все-таки не объясняло странной перемены происшедшей с девушкой: она стояла бледная, дрожащая и, казалось, чувствовала страх, потому что, когда Бенно подошел к ней, отшатнулась.

— Вы боитесь меня? — с упреком спросил он.

— Нет, не вас, а того, что должна сказать вам… Это так ужасно! Рейнсфельд смотрел на нее, ничего не понимая, но вдруг перед ним, как молния, блеснула истина.

— Боже мой, уж не узнали ли вы?..

Он не договорил, потому что Алиса в первый раз подняла на него глаза с выражением такого отчаяния, что ответа не понадобилось, этот взгляд сказал ему все. Он быстро подошел и схватил ее руку.

— Как это могло случиться? Кто был так жесток, чтобы мучить этим вас?

— Никто! Все вышло случайно. Я слышала разговор отца с Гронау.

— Но, надеюсь, вы не думаете, чтобы я был тут замешан? — поспешил спросить Бенно. — Я сделал все, чтобы удержать его, отказался от всякого участия…

— Я знаю… ради меня!

— Да, ради вас, Алиса, и потому вам нечего бояться меня. Не было надобности приезжать ко мне, чтобы просить меня молчать, я и без того молчал бы.

— Я приехала не за этим, — тихо проговорила Алиса. — Я хотела просить у вас прощения за…

Громкое рыдание заглушило ее голос, а вслед затем она вдруг почувствовала, что Бенно обнимает ее. Она не была уже невестой Вольфганга, он не изменял больше другу, заключая в объятия любимую девушку, но не осмеливался поцеловать Алису, тогда как она, неудержимо рыдая, опустила голову к нему на грудь.

Как раз в эту минуту Гронау отворил дверь и в ужасе остановился на пороге — он меньше удивился бы, если б небо обрушилось ему на голову, чем при виде такого зрелища. Но, к сожалению, он не обладал талантом Валли бесшумно исчезать и притворяться, будто ничего не видел; напротив, пораженный, он громко воскликнул: «А-а-а!»

Алиса и Рейнсфельд испуганно вздрогнули. Она в страшном смущении вырвалась из рук Бенно, который тоже выказал не больше присутствия духа, а виновник переполоха все еще растерянно стоял на пороге. Наконец, молодая девушка опомнилась настолько, чтобы убежать в соседнюю комнату, к Валли, доктор же, нахмурившись, пошел навстречу непрошеному гостю со словами:

— Я никак не ожидал вас! Это настоящее вторжение!

Его голос звучал необычно резко, но Гронау нисколько не рассердился, он подошел ближе и сказал тоном величайшего удовольствия:

— Это — другое дело… совсем другое дело!

— Что другое дело? — рассерженно воскликнул Бенно, но Гронау вместо ответа дружески похлопал его по плечу:

— Почему вы не сказали мне прямо? Теперь я понимаю, почему вы ни за что не хотели идти против Нордгейма, теперь я нахожу ваш образ действий разумным, совершенно разумным.

— И я не потерплю, чтобы кто-нибудь другой шел против Нордгейма! — объявил Рейнсфельд. — Я ни за кем не признаю права вмешиваться в это дело, даже и за вами не признаю!

— Да мне и в голову больше не придет вмешиваться, — спокойно ответил Гронау. — Хорошо, что я еще не успел поднять шума и сказать все господину Вальтенбергу. Теперь, разумеется, дело останется между нами. Вы взялись за него гораздо лучше, чем я, а еще терпеливо выслушивали мою брань и ни словом не обмолвились! Я, право, не ожидал от вас такой ловкости.

— Уж не считаете ли вы меня способным на какие-нибудь подлые расчеты? Я люблю Алису Нордгейм.

— Видел, — подтвердил Гронау, — и ей это по вкусу. Браво! Теперь мы совсем иначе приступим к господину Нордгейму, теперь мы потребуем у него не только украденный капитал, а все его миллионы вместе с рукой его дочери. Вы, Бенно, действовали невероятно хитро! Более блестящего удовлетворения нельзя себе представить, и ваш отец в могиле должен быть доволен им.

— Это вы так смотрите на дело, — сказал Рейнсфельд с болью и горечью в голосе, — Алиса же и я смотрим на него совсем иначе: то, что вы видели, было прощанием перед разлукой навсегда.

— Разлука? Прощание? Доктор, вы, кажется, не совсем в своем уме?

При таком грубом вмешательстве в самые святые чувства Рейнсфельд, это олицетворение деликатности и терпения, сделал даже попытку нагрубить.

— Повторяю вам, что я запрещаю вам вмешиваться! — сердито крикнул он. — Вы думаете, что я могу назвать отцом человека, который так поступил с моим отцом? Впрочем, вы не знаете и не понимаете таких идеальных побуждений!

— Действительно, в идеалах я ничего не смыслю, но тем больше смыслю в практических делах, а здесь дело как нельзя более ясно и просто. У вас есть средство добыть согласие Нордгейма, значит, его надо добыть; вы любите его дочь, значит, вы на ней женитесь; все прочее — чепуха, и баста!

— Совершенно мое мнение! — произнес голос в дверях, и Валли, слышавшая последние слова, вошла в комнату и завладела разговором. — Господин Гронау прав: дело как нельзя более ясно и просто. Вы, Бенно, непременно женитесь на Алисе, и баста!

Бедный доктор, осажденный с двух сторон, почувствовал, что здесь его идеальные побуждения ни к чему не поведут, поэтому он набрался смелости и заявил:

— Но я не хочу! Полагаю, что это — мое личное дело.