Эмма Уайлдс - Влюбленный виконт

— Она иногда бывает очень упряма.

— Вы говорите это ее опекуну, а он может и оскорбиться, — сухо сказал Люк. — Быть может, вы могли бы избавить ее теперешнего партнера от его обязанностей и увести ее в сад подышать свежим воздухом. Я думаю, что могу доверять вам и что вы не предадитесь страсти на клумбе с розами леди Ротеджер.

Майлз не был уверен, что ей когда-либо захочется предаться страсти с ним, и от этого его душа рвалась на маленькие ленточки.

Но может быть, поскольку она попросила своего брата сообщить Майлзу, что…

Нет, надеяться — это неблагоразумно.

— Подумайте о возможных царапинах, — согласился он с деланым спокойствием. — Положитесь на нас. Я верю, что мы просто все обсудим, как два взрослых человека.

— Взрослых?

— Да, сосредоточьтесь, пожалуйста, на этом новом подходе к вашим отношениям. — Люк внимательно смотрел на него. — Это не детские игры. Будьте благоразумны и приведите ее обратно прежде, чем люди начнут шептаться.

— Приведу, — пообещал Майлз.

— Музыка кончается, — заметил Люк, — и у меня много дел сегодня вечером, так что, если вы не возражаете, теперь самое время.

Майлз понимал, когда ему делают подарок.

Он ушел.

— Как вы раскраснелись.

При звуке такого знакомого голоса Элизабет глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Майлз стоял всего в нескольких шагах, материализовавшись из толпы танцующих, высокий и неотразимый в вечернем костюме. Он продолжал обычным голосом, с ничего не выражающим лицом:

— Я не хочу сказать, что это вам не идет, но, может быть, вам не помешает немного подышать свежим воздухом, Эл.

Ее партнер, молодой человек, чьи необычайного размера бакенбарды и напомаженные волосы в сочетании с бриллиантовыми пряжками на ботинках придавали ему вид денди, очевидно, услышал, как кто-то окликнул его по имени, поклонился и скрылся.

Майлз смотрел ему вслед с раздражающе довольным видом. Элизабет сказала едко:

— На самом деле он просто очарователен и прекрасно танцует вальс.

— Я уверен, что он истинный образец модного джентльмена. — Майлз снова перевел взгляд на девушку. — Не хотите ли выйти со мной в сад на пару минут?

Он снова настал, один из тех моментов, когда ее пульс убыстряется и она как будто забывает все остальное в мире просто потому, что Майлз смотрит на нее.

Или может быть, дело в том, как он смотрит.

Он ждал, приподняв брови.

В конце концов она ведь хотела поговорить с ним, хотела все уладить, но до сих пор не поняла, что собирается ему сказать, и это было действительно трудно. Она найдет что сказать; оставалось только надеяться на это единственное, что она знала наверняка — что жизнь ее станет невыносимой, если Майлз будет избегать ее.

Жизнь без него станет невыносимой. Элизабет кивнула, и когда он предложил ей руку, она оперлась на нее и позволила провести себя через толпу и вывести на террасу. Они оказались не единственными, кто захотел удалиться из душного зала, и несколько других пар или стояли, прислонившись к балюстраде, или сидели на каменных скамьях. Майлз решил спуститься вниз по ступеням и повел ее к мощенной камнем аллее. Никто из них не сказал ни слова.

Было облачно и немного душно, непрестанно двигающаяся пелена облаков то и дело скрывала луну, налетал легкий ветерок. В этом меняющемся свете было трудно понять, какое лицо у Майлза, и Элизабет пыталась подражать его самообладанию и не поддаваться желанию начать разговор. Поцеловав ее, он взял на себя инициативу изменить их жизнь.

Навсегда.

Он пошел медленней, и наконец они остановились на погруженной в тень дорожке. Ветерок теребил его волосы.

— Люк сказал, что вы хотите поговорить со мной.

Его официальный тон раздражал ее, но если говорить честно, она была рада этому тону. Приходить в раздражение в обществе Майлза было не ново для нее, но теперь ее беспокоило, как сильно бьется у нее сердце в сто присутствии. И она сказала, собравшись с духом:

— Я думала, что нам, наверное, нужно обсудить то, что произошло.

— Произошло?

— Майлз, не притворяйся тупицей. Ты меня поцеловал.

— Вот так?

Его рука обхватила ее щеку, и он неожиданно приблизил губы к ее губам так быстро, что она ахнула, а другая его рука легко пробежала по ее обнаженному предплечью, и он поцеловал ее… он целовал ее… оттенки поцелуя смещались, как зыбучий песок. Он сплел пальцы с ее пальцами; сначала он был почти отчаянно нежным, потом настойчивым, а потом снова восхитительно щедрым, и вот он наконец поднял голову.

— Так что ты сказала?

Если бы не легкая неуверенность в его голосе, она страшно разозлилась бы. В конце концов, ей было прежде всего нужно спокойное разумное объяснение причины, по которой он поцеловал ее, а он вместо этого взял и опять ее поцеловал.

И проделал это весьма старательно.

И от этого она лишилась всякой возможности рассуждать здраво.

— Да, именно так. Ну нет, — поправилась она, — на этот раз это было немного по-другому… Ах, Майлз, почему?

Он криво усмехнулся, он всегда так усмехался, когда делал что-то особенно раздражающее ее.

— Потому что я тебя обожаю. Ты поверишь мне, если я так скажу? Потому что ты, возможно, самая красивая женщина на свете… Постой, неужели я сказал «возможно»? Нет. Самая красивая женщина на свете, и что даже когда ты сказала мне, что я жалкий и что у меня дурные манеры, и пожелала мне вечных мук по этой причине, я и тогда так считал.

Утратив дар речи, она молча смотрела на него, на эти мучительно знакомые черты — слегка удлиненный нос, четкие очертания подбородка, глаза с золотистым оттенком, потемневшие при слабом освещении, и она поняла, что это и есть биение сердца, флирт и фанфары.

Это любовь. Господи, она любит Майлза. Конечно, отчасти она понимала, что любила его всегда, но не так. То была нежная любовь, а теперь та самая.

— Когда ты уехал в университет, я… я была такая несчастная из-за твоего отъезда. — Она остановилась на середине фразы — больше для того, чтобы самой все понять, а не чтобы объяснить ему. — Я не могла в это поверить.

Он крепче сжал ее пальцы.

— Подумай обо мне. Я уже знал, что люблю тебя. Мне не хотелось уезжать, я знал, что буду видеть тебя раз в несколько месяцев, но Чез настоял и моя мать согласилась, и я думаю, что они уже тогда знали о моих чувствах. Но я согласен с ними — ты была слишком молода, но мне было трудно. Я не думал, что мне будет так трудно.

Кажется, об этом знали все, кроме нее, подумала Элизабет.

— Тебе следовало сказать мне.

— Отнюдь. — Он покачал головой. — Совсем нет. Нельзя было по многим причинам, самая важная из которых: тебе нужно было начать выезжать, тебе нужно было, чтобы за тобой ухаживали, посылали тебе цветы, и чтобы ты сама решила, хочешь ли ты выйти замуж за человека, который не имеет высокого положения в обществе и не обладает большим состоянием и вообще ничем особенным, за человека, который не может предложить тебе ничего, кроме своей любви.