Олег Евсеев - Осеннее наваждение

Самую тесную же дружбу я свел с поручиком Августом фон Мерком — аккуратным остзейским бароном, так же как и я, чурающимся шумных компаний, потихоньку откладывающим присылаемые ему родными деньги и даже дающим их в долг под небольшие проценты прокутившимся товарищам. Его мечтою было лет через десять выйти в отставку, жениться непременно на тихой мечтательной блондинке и обзавестись небольшим уютным именьицем с рекою и беседкой. Мне, как всякому гвардейцу, тем более несущему службу в полку, овеянному легендами и навечно покрывшему себя и своих солдат неувядаемой славою, несколько странно было слышать тогда об этих, откровенно говоря, скромных желаниях. Я, разумеется, жаждал битв, сражений, наград и чинов, но, признавая в фон Мерке его превосходные службистские качества и мягкость по отношению к солдатам его роты, охотно прощал ему столь приземленные, как мне тогда казалось, мечтания. Вдвоем с моим новым товарищем мы частенько прогуливались по величественным улицам и проспектам Петербурга, играли на копейки в бильярд, лакомились, как дети, пирожными у Вольфа и Беранже, беседуя на всевозможные темы. Несмотря на некоторую ограниченность барона в познаниях, особенно касаемых русской истории и христианства, он имел на все четкие и твердые суждения, и разубедить его в чем-либо было делом крайне для меня нелегким.

Однажды мы обедали с фон Мерком в одном из недорогих, но чистеньких трактиров на Садовой, как всегда оживленно споря на какую-то крайне интересную обоим тему, кажется, о ведущей роли России среди восточно-европейских государств. Я горячо отстаивал свою точку зрения, утверждая, что победою над Наполеоном нашей державе на долгие годы уготована судьба быть флагманом среди более мелких стран Европы. Мы завоевали это право и победоносной военной кампанией, и авторитетом просвещеннейших наших монархов, и мощью своею, а посему можем себе позволить иметь рекомендательный голос среди более мелких народностей. Фон Мерк, по обыкновению, спокойным тоном давал-таки европейским нациям право на развитие по своим укладам, разумеется, ежели сие развитие не сеет вокруг своих соседей яд крамолы. За беседою мы не заметили, с каким интересом прислушивается к нам господин лет двадцати пяти — тридцати за соседним столом. Когда дело дошло до Польши, господин не выдержал и, учтиво поклонившись, испросил разрешения пересесть к нам. Мы не отказались, так и состоялось наше знакомство с титулярным советником Владимиром Беклемишевым, человеком, без сомнения, интересным, начитанным и оказавшимся лишь на несколько лет старше нас. Он служил в одном из департаментов Министерства народного просвещения, был на хорошем счету и вскорости ожидал повышения в должности с переводом его в последующий, восьмой класс — коллежским асессором.

Будучи человеком светским и в общении легким, Владимир взялся за наше воспитание, пообещав сделать из жалких провинциалов настоящих столичных львов. Мы откровенно признались ему, что для подобного образа жизни крайне ограниченны в средствах, на что он со смехом отвечал, что для этого деньги не надобны.

— Помилуйте, господа, офицер, да еще гвардейский, просто обязан быть завсегдатаем хотя бы в паре салонов. Уверяю вас — одна только фраза о том, что, неся службу, вы хотя бы раз в неделю видите государя, откроет перед вами большинство дверей, а если добавить к этому еще и ваше воспитание и завидную внешность плюс ваш, барон, титул, ручаюсь, скоро вы будете популярны!

Одним словом, расстались мы лучшими друзьями, договорившись на завтра встретиться в Летнем саду, где Владимир пообещал представить нас своей кузине — Полине Кашиной и ее отцу — герою 12-го года генералу князю Матвею Ильичу. Никак не ожидая такого успеха, мы вышли с фон Мерком в крайне возбужденном состоянии — нам уже грезились светские красавицы, балы, томные взгляды и новый круг общения, в котором наверняка нам найдутся достойные места. По мечтательному взгляду барона я угадывал, что именно там он рассчитывает отыскать свою томную блондинку, и, готов был биться об заклад, он думал обо мне то же самое, только, зная мои вкусы, непременно приписывая мне страстное желание познакомиться с живой непосредственной брюнеточкой.

— Иной раз, Павел, такая досада берет, глядя на этих ловких молодых штатских, — с некоторою грустью молвил барон. — Подумай сам, ему еще нет и тридцати, а уж скоро перейдет в восьмой класс. Нам с тобою не скоро еще грозит такая карьера, и то, ежели отличимся при каком-нибудь деле. Опять же — родственники у него, каких нам не сыскать, даже если поднимем всю родословную до двадцатого колена.

— Август, так за чем же дело стало? — коварно спросил я барона, зная его крайнюю нелюбовь к сражениям и войнам. — Тебе стоит только попросить о переводе на Кавказ, и, уверен, там ты найдешь достойное применение своим лучшим качествам, а уж награды и чины не заставят себя ждать.

— Благодарю, — несколько обиделся фон Мерк. — Ежели государь прикажет, то, конечно, я с честью приму этот жребий, но сам, по своей воле, да на Кавказ? Это у вас, русских, в крови такое безрассудство, я же не могу рисковать собою, не озаботившись своим потомством. Род баронов фон Мерков не должен угаснуть.

Уже улегшись спать, я долго ворочался, с бьющимся сердцем представляя себе кузину Владимира и те приятные перспективы, которые сулило мне завтрашнее знакомство.

Писано В.В. Беклемишевым

Прошу прощения у любезного читателя за то, что вынужден прервать здесь записки г-на Толмачева. Делаю это не по своей прихоти, а только лишь из-за природной скромности автора, совершенно опустившего ряд последующих событий, либо ввиду утраты по неведомым мне причинам весьма порядочного куска его записок. Так как, ежели вы догадались, упомянутый Павлом Никитичем титулярный советник Беклемишев — это я, то позвольте мне восстановить истину и поведать то, о чем умолчал мой покойный друг.

На следующий день мы несколько ранее уговоренного времени встретились с обоими героями у входа в Летний сад. Надобно тут заметить, что Август фон Мерк выглядел несколько загадочно, уже позднее я догадался, что сия загадочность была заранее отрепетирована подле зеркала и должна была символизировать в глазах моей кузины некий романтический демонизм уставшего от Марсовых утех пожившего мужчины. Внутренне хохоча, я обратил свое внимание на подпоручика Толмачева — там все было гораздо проще, натура природного русака проявилась в нем во всю ширину, глаза сияли нетерпением, и вся физиономия, казалось, вопрошала меня: ну что, скоро уже? Прогулявшись пару раз вдоль главной аллеи, возле мраморной то ли Терпсихоры, то ли Авроры, мы вскоре поравнялись с группою, ради которой я и назначил друзьям встречу. Во главе шел мой дальний родственник, которого я по обоюдному согласию называл «дядюшкою», генерал Матвей Ильич Кашин — нестарый еще, полный сил и оптимизма, как всегда припадающий на одну ногу — последствия ранения под Тарутиным, и шумно что-то рассказывающий спутникам. Чуть поодаль тихою незаметной походкой семенила его супруга Марья Захаровна. Она выполняла в семье роль домашнего ангела, вечно заступаясь за обиженных невоздержанным дядюшкой, успокаивая самого генерала и ведя жизнь серенькой утицы. Внешности она была самой обыкновенной, как бы в противовес яркому и шумному селезню-мужу. За нею шел англичанин-гувернер mr. Raily с их девятилетним сыном Аркадием. Под руку Марья Захаровна вела дочь Полину Матвеевну, создание поистине необычайное, о котором я должен рассказать подробнее.

Читать дальше