Олег Мироненко - Осень в России, осень… Сборник стихов

Ах, Россия Екатерины,

Далека ты от нас, далека…

Пару с лишним столетий отринув,

Можно прямо попасть в те века.

Что мы знаем о них, потомки,

Все привыкшие мерить по-книжному?

Граф Орлов да Светлейший Потемкин:

Не суди о них по любви к ближнему.

И встречаются сквозь опечатки

Пересуды со всех концов,

Что меняла быстрей, чем перчатки,

Катерина себе молодцов.

То и помнится, что не забыто.

А народ, чтобы двор не скучал,

Сдвинет брови, бывало, сердито,

Да махнет со всего плеча.

И, пока к дыбе был не подвешен

Да распят за грехи палачом,

Знатно, знатно успел всех потешить

Удалой Емельян Пугачев…

Времена – они все похожи:

Думы, подвиги, наговоры…

Нужно с турками было построже –

Находился тот час Суворов.

А Европа-то как кряхтела

И грозилась умерить пыл,

Когда русские шли оголтело,

Неприступный беря Измаил!

Всласть направилась императрица,

Не стесняясь подглядов нескромных.

Засиял Петербург столицей:

Город, волей одной сотворённый.

Но минули века устало:

Натяженье величья ослабло,

Потускнели дворцовые залы

И сменили хозяев бесславно.

Что осталось: в музеях картины,

Да бумаги в архивных котомках…

Ах, Россия Екатерины,

Долго-ль будешь блуждать в потемках?

Душу тешить в гуляньях кабацких

Да дворцовых переворотах?

Бить челом да зубами клацать,

Заточить их успев на кого-то?

Никогда не плелась ты сзади –

Испокон и во веки веков.

Я молю тебя, Бога ради:

Может, хватит рожать… чудаков?

Я увидел небо:

Облака-заплаты,

Синей дымки негу,

Солнечную святость;

Звёзд дневное тленье,

Вычурность пространства…

Воздуха томленье

И непостоянство.

Вечная обитель

Страннику-изгою….

Я смотрел и видел

Небо над собою.

A ты попробуй-ка, полюби людей:

Как Христос любил – мукой смертною.

И не размазывай по лицу соплей,

Меря всех одной своей меркою.

Полюби того, кто давно забыл

Как мальчишкой глядел в даль светлую;

И лишь для себя, не для похвальбы,

Все мечту слагал свою детскую…

Он теперь в излом, в никуда бредёт,

И слепое зло в душе пенится…

Он любил себя, он любил её:

Так любил, что даже не верится.

Не смотри, что он – весь в тряпье-рванье,

И дрожит рука, стакан трогая.

Он платил за всё – пока был в цене…

Не была она к другим строгою.

Что воротишь нос? Перегаром бьёт?

Не желаешь знать брата ближнего?

А ты люби себя, ты люби её –

Да мечтай, чтобы вышло по-книжному.

Чтоб страданья все – только в прок пошли,

От ветров – любовь разгоралася…

А не так, как он: пьёт со дна души,

Что от прежней жизни осталося.

Не брани его. Не суди его.

Не считай за тварь подзаборную.

Не жалей его. Полюби его.

А то жизнь – она

Баба вздорная;

Как взглянёт в упор, да ещё в прищур,

Да ещё с недоброй усмешкою,

Так поймешь, что вовсе

не чересчур

Головой в петлю лезть не мешкая.

Пусть его судьба не коснётся вдруг

Твоей правильной, да укатанной…

Зато голубь корм у него ест с рук,

Крошки ищет в коленях заплатанных.

И бездомный пёс, с пустотой в глазах

Оживает, когда он участливо

Говорит: «Жри-жри – вот те колбаса,

Да смотри не помри от счастья-то…»

И, прихлёбывая из горла вино,

Поделясь закуской с собакою,

Он меняет местами верха и дно.

И с земли любовь на небо капает…

Тихой заводи легкая зыбь

Монотонно и нервно струится.

В ожидании скорой грозы

Бродят призраки. Мне не спится.

В чехарду незнакомых мест

Память нити вплела тугие,

Чтобы вышел тугой замес

Под названием «ностальгия».

Мне не спрятаться в толще лет,

Мысли плотной закрыв пеленою.

Время – избранных амулет –

Чуть устало играет со мною.

Ночь. Рассвет. Угасанье звезд.

Над водою туман невесомый…

Хоть бы поезд меня увез

От тоски по давно чужому!

А закрытая дверь так манит…

И куда ты, паскуда, щемишься?

У безвременья паразит,

Настоящего жалкий временщик.

А под ложечкой сосет

От несбывшихся надежд.

Прожил задом наперед

Жизнь кругами по воде.

Вот, частушки уже в ход пошли:

В плясовую, гори все печали!

Не в капусте меня нашли,

А в бадье с разносолами к чаю.

Тихой заводи, мать ее, зыбь:

Помочусь щас на рыбок беспечных!

А вообще – не хрен горькую пить,

Если хочешь поплакать о вечном…

….И снова перрон.

… И давит усталость.

И стая ворон

кружит над вокзалом,

Меня провожая

с утра-спозаранку,

Когда не играет

«Прощанье Славянки».

Я не суеверен:

Они не нарочно.

И всё же растерян,

И всё же тревожно;

К чему эти крики

Летят в поднебесье?

Скорей бы на стыке

Уж спарились рельсы,

И поезд – союз

Равнодушных вагонов –

Увёз бы мою

Душу к новым перронам.

И в стуке колёс,

В неурядицах мелких

Родится вопрос:

«А кто двигает стрелки»?

Почему она так одинока?

Прав ли тот, кто всегда с нею рядом,

Говоря про её жестокость:

«Она может убить даже взглядом?

Нелюбовь неизбывная в сердце…

Кто виновен за долгие ночи

С почти явственным виденьем смерти

И набором тоскливых пророчеств?

И к чему суета деловая –

Погрязать в мелочах и спешить,

Если судорожно догорает

Одинокий осколок души?

Чьи грехи она так искупает?

Чье проклятье берет на себя?

Ей не надо в награду и рая,

Где и дальше страдать, не любя.

Куда лучше простое забвенье,

Чтоб, очнувшись от долгого сна,

Смутно лишь сохранять ощущенье,

Что когда-то сгорала одна.

И тогда, в своём новом обличьи,

Согревая от стужи птенцов,

Она всем будет петь по-птичьи,

Что рай там, где царит любовь.

Разбуди меня, если усну.

Безрассудно транжирить мгновенья,

С рук усталых кормя тишину…

Это будет почти преступленьем.

Разбуди меня, если усну.

Не старайся стеречь мой покой:

В одиночестве, пусть и не долгом,

Растревоженных мыслей рой

Может вызвать в душе кривотолки.

Не старайся стеречь мой покой.

Поцелуй меня краешком губ,

Вызволяя из трепетной дремы.

Я не сразу очнуться смогу,

И увижу тебя незнакомой.

Поцелуй меня краешком губ.

И представится, как в первый раз,

Чуть заметная робость движений,

А в бездонье любимых глаз –

Моей детской души отраженье…

Все представится, как в первый раз.

Я ребенок, забывший про все:

Мне бы только согреться тобою.