Анна Рейн - Холодная

— Мне кажется, — немного неуверенно начал он, — я имею право знать…

Эмма приподняла брови, ожидая продолжения.

— Чей это ребенок?

Вопрос прозвучал словно гром среди ясного неба. Эмма ошарашенно уставилась на Теодора, приоткрыв рот от удивления, не в силах поверить, что он мог задать такой вопрос. Прежде, чем она нашлась с ответом, Теодор отрывисто произнес:

— В любом случае я рад за тебя.

Он опустил глаза.

— И будь уверена, кто бы ни был отец ребенка, я не заставлю тебя отказаться от него.

— Что ты… — начала она осипшим голосом. Потом прокашлялась.

— Что ты говоришь?! — едва не закричала она. Оказывается, все это время он не верил ей. Не верил, что за последние четыре года у нее не было любовников, кроме него.

— Эмма…

— Чей он, по-твоему, еще может быть?..

— Клермонт, — глухо ответил Теодор.

Эмма вскочила, так что уронила стул. Она визгливо, рассерженно рассмеялась.

— Клермонт… Что ж, ты угадал. Да, я ношу его ребенка, и тебе придется признать его своим!

— Я знаю, — тихо сказал он.

Эмма почувствовала, что сейчас заплачет. Не в силах выносить эту муку, она выбежала из столовой, с такой силой захлопнув дверь, что из нее вылетели стекла. На звук разбившегося стекла прибежала экономка и с разинутым ртом уставилась на Теодора, словно ожидая объяснений.

Теодор потянулся к графину с бренди, который прежде за обедом был ему не нужен, не обращая внимания на экономку. Глядя на блики света в бокале, он размышлял. Эмма разъярилась так, потому что он сразу разгадал ее или потому что обидел ее несправедливым предположением. Одно из двух. Теодору очень хотелось, чтобы было верным второе предположение. Но как узнать правду?

К ужину Эмма уже вполне пришла в себя. Она выплакалась в одиночестве и решила, что ни один мужчина не стоит того, чтобы из-за него проливали слезы. Когда-то давно она уже думала об этом, но Теодор заставил ее позабыть это правило. Ненадолго. Теперь она снова станет собой.

Они столкнулись в холле. Эмма спускалась сверху, Теодор только что вошел. Очевидно, он гулял.

Поколебавшись, он протянул ей руку:

— Эмма?

Она едва заметно, холодно, улыбнулась, представив, как бы он оскорбился, если бы она отказалась подать ему руку.

— Теодор… — безликим голосом поприветствовала она его в ответ и подала руку. Они направились в столовую.

— Доктор осматривал тебя? — после недолгого молчания спросил он. Эмма холодно взглянула на него.

— Да.

Тон ее ответа не располагал к дальнейшим вопросам, но Теодора это, казалось, не смутило.

— Что он сказал?

Эмма бросила на него еще один ледяной взгляд.

— Все в порядке.

Теодор прекрасно понял, что Эмма не желает с ним разговаривать. Но он хотел нормальной семьи. Пусть ему придется воспитывать чужого ребенка, но при этом у него должна быть хотя бы жена! Теодор понял, что в глубине души верит, что этот ребенок все-таки его, и мысленно посмеялся над собственной доверчивостью и наивностью. Но ничего не мог сделать и все равно верил, что их единственная ночь с Эммой не прошла без последствий.

— Так и сказал? — спросил он, подвигая жене стул.

— Да, — отрезала она.

Когда слуги подали им первое блюдо, Теодор задал следующий вопрос:

— Когда приезжал доктор?

— Неделю назад, — пожала она плечами.

Теодор иронично улыбнулся, осознав, что разговаривает с Холодной Леди. Он-то полагал, что эта дама давно покоится с миром.

— Слишком рано, чтобы говорить, что все в порядке, разве не так?

Эмма медленно подняла на него презрительный взгляд и, так ничего и не ответив, снова принялась за еду. Она не видела необходимости сообщать ему, что врач дней через десять снова нанесет ей визит. Она полагала, что Теодору не будет до этого дела, ведь это не его ребенок. И вообще к тому времени он покинет Дербери.

— Эмма, ты ведешь себя так, будто это я ношу чужого ребенка, — мягко, с налетом иронии упрекнул ее Теодор, решив быть терпеливым. Он сделал ошибку, спросив вслух о том, кто настоящий отец ребенка.

— А я должна быть благодарна, что вы не вытолкали меня взашей, милорд?

Теодор слегка поморщился. Видит Бог, было непросто сохранять терпение в общении с Холодной Леди.

— В твоем собственном поместье?

— Ах, ты сделал бы это только в своем собственном.

— Нет, Эмма. Я бы нигде этого не сделал.

И тут под маской Холодной Леди промелькнула живая женщина, сердце которой разрывалось от боли.

— Потому что я ношу твоего ребенка?

Теодор помедлил. Хоть ему и хотелось подтвердить ее слова, но некоторые сомнения в невиновности Эммы все еще оставались, и он не хотел лгать ей.

— Я бы никогда не выгнал беременную женщину из дома, — сказал он. Эмма не сомневалась в его словах. Такова мягкая натура Теодора. И именно за его терпимость она возненавидела его. Теодор с горечью распознал в ее взгляде это чувство — лютую, горячую, всепоглощающую ненависть. А ведь если бы он начал ругать ее, обижаться на нее, говорить с ней холодным тоном, она бы прибежала к нему на задних лапках. Такова натура некоторых женщин, к которым относилась и его жена. Теодор знал это давно и зарекся использовать свое знание против ничего не подозревающих женщин, но сейчас пожалел об этом.

Он откинулся на спинку стула, налил себе бокал вина. Эмма заканчивала ужин, а он сверлил ее холодным взглядом, не притронувшись больше ни к одному блюду. Но Эмму, казалось, не волновал не только его взгляд, но и его присутствие. Она общалась только со слугами, словно его вовсе здесь не было.

Утром Эмму ожидал сюрприз: она встретилась за завтраком с Теодором.

— Вы еще здесь, милорд? — надменно спросила она. Теодор удивился: такого откровенного неприятия он не ожидал.

— Да, я намерен остаться, — как можно тверже ответил он. Эмма легко пожала плечом: мол, оставайся, мне-то что. Теодор решил не обращать внимания на подобные проявления враждебности.

— Миссис Чивли сказала мне, что сегодня у нас гости.

Эмма холодно посмотрела на него, потом наконец соизволила ответить:

— Да.

— Кто это — лорд и леди Уиндем?

— Мои соседи.

Теодор понял, что больше Эмма ничего не скажет. Разве что под пытками. Он слегка улыбнулся.

— Какие они?

— Хорошие.

— Старые?

— Нет.

— Прожорливые?

— Нет.

Теодор заметил, что Эмма уже сердится.

— Ленивые?

— Нет, — уже заметно повышенным тоном отрезала она.

— Сварливые?

— Нет!

— Жирные?

— Хватит! — отрезала она со злостью. Теодор медленно улыбнулся, глядя ей в глаза.

— Я только начал, — невинным, тихим и до отвращения спокойным голосом произнес он. — А тебе вредно нервничать.

Эмма разозлилась настолько, что потеряла контроль над собой и швырнула в него первый попавшийся под руку предмет (это оказалась чашка из-под кофе, слава Богу, уже пустая). Потом вскочила и выбежала из столовой, хлопнув дверью, как и вчера. Если бы все стекла не вылетели вчера, они бы вылетели сегодня.