Бронуин Уильямс Бронуин Уильямс - Покорение Гедеона

Беззвучно ругаясь в затылок упрямой, как у мула, башки, Гедеон прошлепал по воде и зашагал посуху к дереву, на котором висела его одежда.

Услышав звук шагов, Прю обернулась как раз в тот момент, когда Гедеон выходил на берег. Она не смогла удержаться и вытаращила глаза. Ей никогда не приходило в голову, что мужское тело — или вообще любое тело — может быть таким прекрасным. А тело Гедеона было прекрасным. Она зачарованно продолжала следить за сложной игрой света на мышцах спины и крепких ягодицах и поморщилась при виде нескольких больших шрамов. Помнится, еще один шрам у него спереди на плече. Но она не очень-то его разглядывала, когда он только вошел в воду, и не была уверена.

На опушке леса он обернулся, напугав ее до смерти. Лицо у нее так горело, что, казалось, могло воспламенить воду.

— Не оставайся за бортом слишком долго, сынок! Купание в меру не повредит телу, но, если останешься в воде надолго, может появиться ржавчина на твоем мушкете и ядрах. В такого рода вещах мужчина должен соблюдать осторожность.

Когда на следующее утро они готовились к отплытию, она уже не держала голову опущенной и даже смеялась над большинством острот, которые обрушились на нее, как только команда поняла, что Хэскелл никогда не переступал порога таких заведений, как у мисс Сьюки.

Во всяком случае, ей больше не пришлось смотреть в лицо Гедеону, потому что она была слишком занята, собирая дрова и вставляя в желоба свежий тростник для фильтров, а потом пришло время стоять на вахте.

Совсем поздно она спустилась на онемевших ногах по лестнице из вороньего гнезда и задержалась под кухонным тентом, чтобы съесть холодные бобы и кукурузный хлеб. Вытряхнув все жестянки, она собрала немного кофе. Последние крошки сахара уже давно превратились в коричневые, испещренные мухами камни, но Прю легко обходилась без сахара. Она больше скучала без молока. Даже когда у бабушкиной козы не было молока, среди нескольких семей, живших на острове, обычно у кого-то находилось немного молока на продажу.

Ночью Прю спала плохо, вертелась и металась, так что Бен взял свое одеяло и ушел спать под кухонный тент.

— В чем дело, Пр… Хэскелл? — сквозь сон пробормотал Прайд.

— Ни в чем, — фыркнула она. Как рассказать ему, что она разрывается на куски, придумывая, как отделаться от визита к проституткам? Если бы он был настоящим братом, то сам бы догадался!

— Постарайся уснуть.

— Черта с два, — пробормотала она себе под нос и, дернув одеяло, перевернулась на живот.

Брат, можно сказать, предал ее. Если ему нравится жить на китобойной стоянке, как свинье в грязной луже, это вовсе не означает, что и она должна быть счастлива, что находится здесь.

Родись она мужчиной, думала Прю, ворочаясь до самого рассвета, ничего бы этого не случилось. А если бы и случилось, то не имело бы значения. Она бы не лежала здесь в башмаках, мучаясь от страха и лихорадочно обдумывая, как ей, Боже ты мой, спастись от позора. И конечно, она не влюбилась бы по уши — да, чего уж от себя-то таиться, — не влюбилась бы в упрямого человека, который намерен учить ее, как заниматься любовью с… с женщиной!

На следующее утро, когда стоянка скрылась из виду, Прю и Прайд зачарованно разглядывали шлюп Гедеона «Полли». Их первое путешествие на этом судне не в счет, ведь они были так несчастны и так напуганы, что ничего не замечали. Но любой, кто, стоя на палубе, любовался бы прозрачной бутылочно-зеленой водой, бурлившей под носом шлюпа, не мог бы не восхититься его грациозностью.

В отличие от неуклюжих торговых судов, бороздивших Атлантику под акрами парусов, на шлюпе был один парус, оснащенный от носа до кормы двумя перекидными устройствами, с гротом, топселем и стакселем. «Полли» подхватывала ветер, как чайка, поднимающаяся над водой, и Прю не раз приходилось удерживать себя от слишком шумных восторгов.

— Знаешь, я почти понимаю, почему папе захотелось вернуться в море, — призналась она брату, когда они улучили момент, чтобы перекинуться парой слов.

— Да, но не влюбляйся особенно в море. Как только сезон кончится, я отвезу тебя домой, и ты там останешься. Если понимаешь свою пользу.

У Прю упало сердце. Конечно, она хотела вернуться домой. Разве она думала о чем-нибудь другом, кроме побега, с первого момента, как их поймали?

Но это значило расстаться с Гедеоном, и неизвестно, хватит ли у нее духу.

— А ты останешься с командой? — спросила она, заранее зная ответ.

— Если кэп Гедеон позволит мне.

— Он позволит. Он говорил мне, что ты и я можем плавать с ним, если захотим, пока не наступит…

— Черт возьми, Прю, неужели ты еще ничему не научилась? Ты всего лишь женщина, и больше ничего. Тебе здесь не место!

— Мне здесь такое же место, как и тебе, — отрезала она.

— О, и вправду, — насмешливо протянул Прайд. — Ты не замечаешь, что вся команда хихикает над тобой? Они называют тебя слабаком и ягненком! При случае я все расскажу кэпу Гедеону и попрошу разрешения отвезти тебя домой!

— Они не смеются надо мной. Это неправда. — У Прю задрожали губы. — Они любят меня, я же чувствую.

— Конечно, они любят тебя, дуреха, — утешил ее Прайд, потому что он вовсе не хотел обидеть сестру. — Но это не значит, что они возьмут тебя в напарники. Кэп Гедеон всегда привозит на стоянку какого-нибудь заблудшего. Ты слышала, что говорил Бен о том, как украл их добро и чуть не угодил за это в петлю? И Крау, разве ты не знаешь, что он уже умирал, когда попал в медвежий капкан? А ты знаешь, как Гудж потерял глаз? И как Лир получил свои шрамы?

— Я не хочу этого знать! И кроме того, нас он привез не поэтому. — Она кашлянула и вытерла мокрый лоб. Становилось не по сезону Жарко.

— Привез нас? Ты что, забыла, как он привез нас? И почему? Клянусь, вовсе не из-за твоих мужских мышц. — Он с отвращением Покачал головой. — Из-за тебя и твоей дурацкой затеи мстить людям, которые убили папу Вот почему он привез нас сюда!

— Мы попались из-за тебя, Прайд Эндрос! Если бы ты не поклялся, что он пират…

— Эй, Хэскелл, — позвал ее Бен Толсон, который шел к вантам, чтобы укрепить ходовой фонарь, — ты пойдешь сегодня вечером играть со мной и с парнями? Мы рассчитываем на твою дьявольскую удачу.

Прю пригнулась ближе к Прайду и гневно зашептала:

— Вот! Сам видишь, как они меня презирают! Тебя они что-то не приглашают идти с ними играть!

— Верно, но, если твой котелок хоть наполовину наполнен мозгами, ты, прежде чем мы придем в порт, подвернешь ногу, иначе тебе несдобровать!

Роковой момент приближался, а Прю не подвернула ногу. К тому времени, когда низкая дымка на горизонте превратилась в леса, плантации и города с гаванями, причалами и всем прочим, Прю горела в лихорадке, а лицо пылало таким жаром, какой не могло бы вызвать постоянное воздействие стихий. Голос сел, и в груди хрипело.