Анна Соколова - Тайна Царскосельского дворца

— Всем хорошо известна та семейная рознь, которая существует между вами и вашим супругом, — начал он, пристально глядя в лицо молодой женщины.

— При чем тут принц Антон? — тоном прежнего нескрываемого удивления переспросила правительница.

— Народ должен быть свято убежден в том, что предоставленный ему наследник престола есть подлинный и законный отпрыск того рода, который ее величество в Боге почившая императрица Анна Иоанновна изволила назначить для преемственного владычества над покинутым ею русским царством! — проговорил Бирон тоном, твердость и смелость которого поразили Анну Леопольдовну.

— Вы назначены регентом не надо мною, а над малолетним императором! — гордо и властно заметила она в ответ на дерзкое объяснение герцога. В ее душе кипела непримиримая злоба, но она старалась сдержаться. — Я попрошу вашу светлость впредь навсегда запомнить, что я ни в чем не подчинена вашему контролю и что я — мать царствующего государя! — гордо заметила она.

За этим объяснением последовало полное охлаждение между регентом и правительницей, и вокруг колыбели младенца-императора возгорелась та могучая, непримиримая вражда, за которую ему, ни в чем неповинному, пришлось впоследствии горько и страшно поплатиться.

А между тем недовольство регентом все сильнее и сильнее закипало в народе и, проникая в войска, создавало правительнице могучую и властную партию сторонников.

Во главе этой партии вскоре стал один из личных телохранителей принца Антона, некто Гладышев, имя которого почти не сохранилось в истории и впервые было упомянуто, в виде предположения, на столбцах русских газет более нежели век спустя, во время того «шестого» царствования, о котором так пророчески поведала во сне молодой принцессе ее замученная камер-юнгфера Регина Альтан.

Гладышев был мелким помещиком одной из внутренних губерний. В военную службу он поступил по призванию, сержантом, и за отличие по службе был произведен в офицеры и переведен в один из гвардейских полков.

Простой и справедливый по натуре, он не мог равнодушно видеть то угнетение, среди которого жил принц Антон, и, будучи прикомандированным лично к нему, вскоре всей душой предался его особе и служил при нем. Он весь отдался интересам молодой правительницы, обожал маленького императора и, прямой и откровенный по натуре, прямо высказывал вскоре отличившему его принцу все свое ожесточение против властолюбивого регента.

Принц, по врожденной ему трусости, сначала не столько обрадовался, сколько испугался сознания, что при его дворе находится лицо, готовое во всякий день и час встать грудью за него и его семью против властного и для всех равно страшного герцога Бирона. Но правительница не разделяла его робкого мнения и, узнав о преданном слуге своем и своего державного сына, она смело призвала к себе Гладышева. Ласково переговорила с ним и, допустив его взглянуть на маленькою императора, она поблагодарила его за верную службу и сказала, что придет время, когда его верность будет испытана ею на деле. Она прибавила, что этот день не далек и что первый, кого она призовет на свою личную службу, будет он, Гладышев.

Поручик ответил правительнице восторженною клятвой положить свою жизнь на службу ее высочеству и священной особе государя императора и ушел осчастливленный милостивым приемом принцессы Анны.

Принц Антон далеко не разделял восторга молодого офицера. Не разделял он и удовольствия своей супруги, гордившейся тем, что в рядах войска она начинала насчитывать людей, преданных ей не менее, чем те сторонники, какими сильно гордилась цесаревна.

Елизавета Петровна, несмотря на свою наружную преданность к назначенному наследнику престола, не переставала возбуждать в сердце правительницы серьезные опасения за спокойствие государства и за неприкосновенность младенца-императора. Разумная и вполне логичная во всех проявлениях своей воли и во всех своих личных расчетах и соображениях, принцесса Анна Леопольдовна хорошо понимала, что призрак возможной власти никогда не оставит цесаревны и что борьба с нею неизбежна. Тем более дорожила правительница проявлением той преданности, представителем которой являлся молодой Гладышев, и тем более осуждала она трусость робкого супруга, продолжавшего трепетать при одном имени герцога Бирона.

А между тем истинная осторожность должна была бы подсказать Анне Леопольдовне, что рознь с Бироном не принесет ей существенной пользы и что только в возможном единении с ним лежит залог ее безопасности от происков Елизаветы Петровны. За цесаревну, помимо ее умения ладить с людьми, было имя ее отца, столь памятное и столь близкое всей мыслящей и отзывчивой России.

Анна Леопольдовна не хотела считаться ни с чем этим, и каждый день увеличивал ее личную непримиримую вражду против Бирона.

Регент тоже не дремал и в свою очередь искал всякие возможности досадить правительнице и отомстить ей за строптивость и «непокорность», как он, в своем непомерном властолюбии, решался назвать возмущение правительницы против его деспотизма.

В одной из бесед с нею, почти всегда оканчивавшихся более или менее сильными столкновениями, Бирон высказал правительнице намерение свести кое-какие счеты.

— С кем? — горделиво подняв голову, спросила она. — Со мной?.. Или, быть может, с самим императором?

— Его величество еще не мог возбудить во мне подобное желание! — ответил герцог. — Он еще ничем не мог оскорбить меня!

— Почем знать? — холодно рассмеялась Анна Леопольдовна. — Вы, ваша светлость, так легко обижаетесь… и вызвать ваш гнев и вашу месть крайне нетрудно!..

— Вы по себе это знать не можете!

— Вы думаете?

— Я убежден в этом, ваше высочество! Я, кажется, всегда старался по возможности быть угодным вам.

— Должна сознаться, что это вам не всегда удавалось!..

У временщика вырвался жест нетерпения и он воскликнул:

— Вы меньше, нежели кто-нибудь, ваше высочество, можете жаловаться на деспотизм моей власти!

— Это… очень понятно!.. Для меня ваша «власть» никогда не могла существовать. Я сама облечена властью и вам никогда не могла подчиняться!

— Осмелюсь возразить вашему высочеству, что тот тон, которым вы со мной говорите, вам лично не свойственен! Он наверно продиктован вам кем-нибудь.

— Я под чужой диктат никогда не жила и, надеюсь, жить не буду. Слишком сильное влияние, чье бы оно ни было, на лицо, облеченное властью, мешает и правильности, и достоинству этой власти!.. Я слишком близко и слишком недавно видела ясные доказательства этому.

Эти слова, прямо и смело брошенные в лицо временщику, были той каплей, которая переполнила чашу. С этой минуты Бирон дал себе слово окончательно погубить принцессу Анну Леопольдовну, не предвидя и не предчувствуя, что сам погибнет от ее властной руки.