Лесли Пирс - Помни меня

— Никто из нас не смог бы так, — произнесла Мэри с восторгом и поцеловала его в щеку.

— У нас не так уж много воды и еды, — предупредил он.

— Тогда нам следует экономить, — сказала она. — Ты имеешь хоть какое-то представление о том, далеко ли еще нам плыть?

Уилл покачал головой.

— Карты кончились. Начинай-ка лучше молиться, девочка моя.

Три недели спустя, среди ночи, Мэри смотрела на звезды и молилась. Ее многочисленные молитвы о том, чтобы скорее увидеть сушу, не были услышаны. Теперь Мэри молила Бога, чтобы он забрал ее детей прежде, чем ее, чтобы она могла заботиться о них до конца.

Мэри держала Эммануэля на руках, а Шарлотта лежала, положив голову матери на колени. Дети были такими тощими и слабыми, что больше уже не могли плакать. Они просто лежали и не сводили с нее своих тусклых глаз. Мэри думала, что она испытала все виды страданий, но мысль о том, что она виновата в медленной и ужасной смерти своих детей, нельзя было сравнить ни с чем.

Они съели последние запасы еды несколько дней назад, а вода кончилась вчера в полдень, когда Эммануэлю и Шарлотте дали последние капли. Сегодня никто не разговаривал. Все впали в оцепенение, уставившись на линию горизонта. Они уже не искали глазами землю и избегали смотреть друг на друга, чтобы не расстраиваться еще сильнее.

Все, кроме Мэри и Уилла, спали. Уильям Мортон облокотился о пустой бочонок из-под воды, Сэм Брум и Нат Лилли свернулись калачиком на носу, как две собаки, остальные лежали, как мешки, друг возле друга. Нат и Сэмюэль Берд больше всех пострадали от солнца из-за светлой кожи, и их лица выглядели чудовищно — красные, вспухшие, все в волдырях. Лысая голова Билла тоже получила свою порцию солнечных ожогов, но в последние несколько дней он обернул ее тряпкой, как тюрбаном.

Уилл сидел сгорбившись у руля. Взглянув на него, Мэри подумала, что перед ней чужой человек. Казалось, он усох. Его когда-то мясистое лицо стало лицом скелета, на котором выделялись глаза и рот, ставшие слишком большими. Уже не имело значения то, что с того момента, как они вышли из залива, дул попутный ветер, потому что ни у кого не было сил, чтобы поднять весла, не говоря уже о том, чтобы грести.

Мэри удивилась, что звезды и луна могут одновременно так ярко светить. Они мерцали, как свечи на алтаре, отражаясь в спокойной темной воде. Ей показалось, что они говорят ей, чтобы она отпустила детей и избавила их от дальнейших страданий.

Мэри подняла Эммануэля повыше на руки. Он весил уже очень мало, и она вспомнила, каким тяжелым он был несколько недель назад, когда они только начали свое плавание. Казалось, от него остались одни глаза. Малыш даже не повернул голову к ее груди, как обычно это делал, будто наконец смирился с тем, что там больше нет молока.

— Мне так жаль, — прошептала Мэри, целуя его в выпуклый лоб. Она так хотела, чтобы все выжили и увидели, как Эммануэль ходит, услышали, как он разговаривает, и поняли, что, когда вырастет, он станет таким же крепким, как его отец. Несправедливо, что его короткая жизнь была такой тяжелой. Но когда Мэри всем телом повернулась на сиденье, намереваясь опустить сына в воду, она почувствовала, как он пальчиками схватился за ее палец.

Мэри показалось, что он молча молит ее остаться с ним до конца. Она крепче сжала его, наклонила лицо к его маленькой головке и тихо заплакала, коря себя за трусость.

— Мэри!

Вздрогнув, она проснулась оттого, что Уилл дергал ее за платье.

Первые солнечные лучи осветили небо. Мэри подумала, что Уилл ожидает шторма и что она должна приготовить миски, чтобы набрать в них питьевой воды.

— Мэри, мои глаза обманывают меня или это земля? — спросил он хрипло.

Мэри посмотрела вперед. Это действительно было похоже на землю — темная волнистая полоса на горизонте. Ее охватило дикое возбуждение.

— Мы можем оба одновременно ошибаться? — спросила она. — Мне тоже кажется, что это земля.

Мэри подвинулась на сиденье ближе к нему, все еще держа детей, и ухватила его за руку.

— О, Уилл, — прошептала она. — Неужели это правда?

Они по меньшей мере час вглядывались в эту полосу, держась за руки и изо всех сил надеясь, что это не какая-нибудь жестокая шутка природы. Но темная полоса медленно приближалась с каждой минутой, пока они наконец не поняли, что на самом деле это были деревья.

— Ну, девочка моя, — сказал Уилл, глядя на Мэри и сияя. — Я тебя доставил. Сегодня пятое июня 1791 года и я должен записать в судовом журнале, что я увидел землю. Прошло шестьдесят дней с тех пор, как мы покинули Сидней, и я благодарю Бога за наше спасение.

— Разбудить остальных? — спросила она. — Или пусть они спят дальше?

— Буди их, черт возьми! — произнес Уилл. Его когда-то мощный голос превратился в хриплое карканье. По заросшей щеке прокатилась слеза. — Бог свидетель, здесь есть из-за чего проснуться.

Позднее в тот же день Уилл завел лодку в гавань. Никто из путешественников не знал и не волновался о том, был ли это Купанг. Они увидели здания и людей, что означало еду и воду, и этого им казалось достаточно.

Все они находились в жалком состоянии. Их одежда была оборванной, волосы задубели от соли, а кожа шелушилась от ветра. Они сидели, обессилев, на своих местах, слишком слабые и истощенные даже для того, чтобы улыбаться.

У Мэри язык распух от жажды, и она из последних сил держала Эммануэля на руках, но, когда она увидела толпу народа, собравшегося на причале и с любопытством смотревшего на измученных людей в лодке, ее ум снова лихорадочно заработал.

— Что бы ни случилось, помните нашу легенду, — прошептала она мужчинам. — Если мы проболтаемся о том, что произошло в действительности, нас отошлют обратно.

Мэри подумала, что вряд ли это Купанг, потому что Детмер говорил ей, что Купанг принадлежит голландцам. Она не видели в толпе белых, все люди были с коричневой или желтой кожей, но, по крайней мере, они не походили на диких аборигенов из Нового Южного Уэльса.

— Воды! — закричал Уильям Мортон. — Воды!

Неизвестно, поняли ли его крик наблюдавшие за ними люди, но он заставил их оживиться. Один человек вышел вперед с багром и доставил лодку к месту для стоянки. Маленький полуголый человек с коричневой кожей спрыгнул в лодку, взял веревку и швырнул ее своим товарищам на причал. Потом произошло чудо — на ней спустили деревянное ведро с водой.

Все мужчины бросились к ведру, яростно раскачивая лодку. Но Уилл наполнил кружку и передал ее Мэри. Она сначала дала попить Шарлотте, и девочка так быстро и жадно проглотила воду, что больше половины пролилось ей на грудь. Эммануэль был почти без сознания, поэтому Мэри пришлось уговаривать его. Она обмакнула пальцы в воду и дала ему пососать их, пока он собрался с силами и смог попить. В конце концов Мэри сама немного утолила жажду, и она ни разу в жизни не испытывала большего наслаждения, чем ощущение прохладной воды, льющейся по пересохшему, распухшему языку и горлу.