Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

Я направила своего мерина следом, но Барьеру было трудно догнать Одиссея. Мне приходилось держать поводья и припадать к конской шее, но я дала себе слово, что обязательно научусь ездить так же, как Цезарь.

— Стой! — крикнула я, когда он пропал в чаще деревьев.

В этот миг передо мной неожиданно возникла живая изгородь, которую Барьер перемахнул на всем скаку, ничуть не затруднившись препятствием, но едва не сбросил меня. Я уткнулась лицом в конскую гриву и на миг потеряла ориентацию, а когда очнулась, увидела: мы мчимся через орешник, а Цезарь уже по другую сторону. Руки он по-прежнему держал за спиной.

Одиссею захотелось побегать, это понятно, и Цезарь решил дать ему волю. Бескрайнее весеннее небо напоминало о безбрежном океане и побуждало нас нестись галопом дальше и дальше, не останавливаясь. Серые облака с белыми краями летели в противоположном направлении, резкий ветер трепал мои волосы.

Я не ездила верхом очень давно — с того самого дня, когда оставила свою армию в Ашкелоне. Теперь же мы мчались вперед, порознь, молча, в безмолвном мире, и тишину нарушало лишь редкое блеяние пасущихся на холмах проказливых коз да карканье ворон.

Наконец показались лесистый склон холма и обсаженная деревьями речная пойма. На полпути к вершине стоял полуразрушенный храм. Цезарь скрылся за склоном, и я последовала за ним. Перевалив через гребень, я увидела выстроившиеся вдоль речушки величественные черные тополя — высокие и прямые, как кариатиды в греческих храмах. Цезарь остановился рядом с одним из деревьев и ждал. Руки он по-прежнему держал сцепленными за спиной.

— Теперь ты можешь освободить руки, ты меня убедил, — сказала я, спешившись. Не было никакой необходимости сдерживать восхищение, которое он заслужил. — Ты самый лучший наездник, какого я когда-либо видела! А ведь меня обучали арабы, кочевники пустыни, прирожденные всадники.

Похоже, что он был искренне доволен произведенным на меня впечатлением.

— Я вижу, они хорошие учителя, — ответил Цезарь. — Мне раньше и в голову не приходило, что женщина может скакать галопом, как кавалерист. Ты настоящая Афина. — Он потрепал холку Барьера. — Я вижу, ты пытался сбросить ее на той изгороди, приятель. Прошу тебя, на обратном пути не надо подобных выходок.

— Ну, Одиссей, что там за пророчество? — обратилась я к коню Цезаря, который посмотрел на меня, как будто мог ответить.

— Видишь его разделенные копыта? — Цезарь указал на ноги коня. Действительно, копыта оказались необычно расщепленными. — Когда Одиссей был еще жеребенком, они привлекли внимание авгуров. Жрецы определили, что его хозяин будет править миром. Естественно, я позаботился о том, чтобы стать первым его владельцем, и до сих пор остаюсь единственным.

— Можно мне тоже проехать на нем?

Цезарь поколебался мгновение, а потом поднял и подсадил меня на спину огромного вороного.

— Теперь пророчество немного изменится, — сказал он.

Пусть это был небольшой отрезок пути вверх по склону и обратно к реке, но все-таки я оседлала его коня. В конце концов, Персефона съела лишь шесть зерен граната.

Я спешилась, и мы привязали коней. Цезарь подошел к маленькой быстрой речушке, с веселым журчанием и плеском протекавшей мимо, нашел валун и уселся на него, свесив ноги.

— Иди сюда, садись рядом.

Он протянул руку и помог мне подняться.

Камень оказался странно теплым, он вобрал в себя свет весеннего солнца, сохранил и усилил его тепло. Я подняла глаза и увидела, что Цезарь внимательно смотрит на меня.

— Я должен рассказать тебе о моих планах, — сказал он, — но очень не хочется портить такой погожий ясный день.

Я ждала его слов.

— Я задумал военное предприятие, — наконец проговорил он, глядя на речушку, не на меня. — Я отправлюсь в Парфию, чтобы отомстить за поражение Красса, завоевать ее и присоединить к нашим владениям.

Что-то подобное я и подозревала. Парфия оставалась единственной сопредельной страной, еще не попавшей под римское влияние. Она находилась далеко, народ там жил отважный и воинственный, слывший непобедимым. Правда, Александр овладел этой землей, но тогда были другие времена.

— Когда? — только и спросила я.

— В марте. Это даст возможность приступить к боевым действиям в начале весны.

— В марте! — удивленно воскликнула я. — Но март вот-вот наступит. Как ты успеешь?

— Вообще-то я уже приступил к подготовке. Шесть легионов с дополнительными частями собраны и дожидаются меня в Македонии.

— Куда ты отправил Октавиана и Агриппу, — добавила я. — Да, мне говорили.

— Я соберу еще десять легионов и задействую кавалерию, не менее десяти тысяч всадников. Операция требует больших сил, чтобы не повторить ошибок прошлого. Красс имел всего семь легионов и четыре тысячи конницы, что и привело к поражению.

— А я слышала, что причиной вашего поражения стали парфянские стрелы! — вырвалось у меня.

Кто не слышал ужасающей истории о том, как парфянские лучники перестреляли почти всех легионеров Красса?

— Не сами стрелы, а их количество! — подчеркнул Цезарь. — Сурен, парфянский командир, снарядил специальный корпус из тысячи верблюдов, занимавшийся исключительно подвозкой стрел для десяти тысяч лучников. Странно, что никто об этом еще не подумал. — Он издал горький смешок. — Ты знаешь, что среди немногих спасшихся был Кассий? Он покинул армию Красса и бежал в Сирию, якобы для того, чтобы оборонять ее.

— Тот Кассий, что теперь стал претором?

Фанатичный республиканец, он вечно смотрел на меня исподлобья.

— Да. И это часть позора, который Риму необходимо искупить. Одержавший победу Сурен даже устроил уродливую пародию на римский триумф с потешным Кассием, одетым в женское платье. Мы не можем успокоиться, пока не вернем в Рим орлов павших легионов.

— Но сейчас не время покидать Рим. Многое предстоит сделать. Не оставляй его в руках своих врагов! — Даже понимая, что Цезаря не переубедить, я не могла молчать. — Сколько времени, по-твоему, продлится кампания?

— Я полагаю, года три, — сказал он.

— Нет! Нет! Я прошу тебя, не делай этого! — В отчаянии я схватила его за плечо. Мускулы его были тверды как сталь, но ведь через три года ему будет почти шестьдесят. — Это безумие!

— А есть ли большее безумие, чем сам Рим? О, за годы моего отсутствия я перерос его. Перерос удушающую мелочность, постоянные свары, нежелание смотреть вперед и неспособность думать о завтрашнем дне. Там, на поле брани, я стану свободным, смогу принимать решения и рассчитывать на их выполнение. Никто никогда не любил меня так, как мои солдаты!

— Да, — согласилась я, — если тебе нужна такая любовь, от Рима ты ее не дождешься. Но обязательно ли убегать? Это сделает тебя вторым Кассием!