Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

— Он… он лежит у основания статуи. Все убежали и оставили его, и он один в здании сената, в луже… в луже своей крови.

Боль пронзила меня сквозь холодный плащ. Такая острая боль, словно они вонзили нож и в меня — вогнали его глубоко внутрь, нанеся смертельную рану. Мало того, что убили, еще и бросили его одного! Все сбежали!

— О, позор! — зарыдала я. — Оставить его там! Неужели они так боятся убийц? Никто не помог своему павшему товарищу, тому, кого до сегодняшнего утра называли неприкосновенным? Неужели никто не желает воздать почести его телу?

— Они кричали… — Парнишка запинался, ибо ужас сковывал его речь. — Кричали… Что… что бросят тело тирана в Тибр. Да, я слышал, как они кричали это, выбегая из здания!

Сердце мое сжалось. Им мало отвратительного, подлого убийства, они хотят и поглумиться над телом. Во мне бурлила такая ненависть, какой никогда прежде я не испытывала.

— Этого не будет! — заявила я.

Я поняла, что мы должны немедленно отправиться в сенат. И поторопиться. К тому же раз он там один, а убийцы разбежались, не исключено, что они ошиблись и оставили его лежать без сознания. И тогда мы сможем вернуть его к жизни.

— Мы сейчас же пойдем к нему и отнесем его домой, — сказала я. — Если кто-нибудь попытается помешать нам, им придется убить и меня! Приведи еще нескольких молодых людей, возьмите носилки, и идем. Немедленно! Прямо к Цезарю.

— Нет, госпожа! — Хармиона схватила меня за руку и попыталась остановить. — Это опасно! Там разъяренная буйная толпа и убийцы Цезаря…

— Убийцы Цезаря — самые подлые негодяи и отъявленные трусы. Ты думаешь, я устрашусь их? Никогда!

В тот миг мой праведный гнев не оставил места ни страхам, ни сомнениям: вокруг меня, невзирая на сковывавший сердце холод, воздвигся щит ярости.

Театр Помпея на Марсовом поле находился гораздо ближе к вилле, чем Форум, и нам не потребовалось много времени, чтобы дойти до него. Я издалека увидела, что огромное сооружение со знаменитым «Портиком ста колонн» опустело. На глаза попались лишь двое гладиаторов-мародеров с охапками награбленного добра, да и те, завидев нас, предпочли скрыться.

Здание было пустым и темным.

— Где? — спросила я паренька.

К портику примыкало множество помещений, и я не могла догадаться, в каком из них проходило заседание сената.

Дрожащим пальцем он указал на дальнюю дверь. Мы поспешили туда, но у входа замешкались.

— Все в порядке, он там, — пролепетал парнишка после того, как осмелился заглянуть внутрь.

Слова «все в порядке» в данных обстоятельствах звучали странно, однако в какой-то мере породили надежду. Если мы поспели вовремя, то, может быть, все действительно будет в порядке.

Мне сразу бросилась в глаза горделивая статуя, высившаяся у дальней стены.

А у ее ног валялся какой-то окровавленный комок, выглядевший слишком маленьким и жалким для Цезаря.

В первый миг я вздохнула с облегчением — мне показалось, что это не он.

Затаив дыхание и мысленно повторяя, что это кто-то другой, я приблизилась к неподвижному телу и опустилась на колени. Руки дрожали так сильно, что мне едва удалось приподнять наброшенный на лицо жертвы край тоги.

Я увидела лицо Цезаря.

Вскрикнув, я отпустила ткань. Его глаза были закрыты, но он не походил на спящего. Говорят, будто мертвые похожи на спящих, но это неправда. Овладев собой, я снова подняла ткань, протянула руку и погладила его по щеке — такой холодной, словно плоть впитала в себя весь холод мраморного пола.

Я смотрела на него и чувствовала, что жизнь и само мое естество покидают меня и я остаюсь в одиночестве, потерянная и брошенная. Мгновенно, без предупреждения и прощания, я лишилась того, кто значил для меня больше всего на свете.

— Любовь моя, друг мой! — прошептала я, коснувшись его снова.

Я чувствовала себя застывшей, окаменевшей, но все же не такой неподвижной, как он. Страшная правда вдруг дошла до меня и принесла всю полноту горя и страдания.

— О Исида! — вскричала я и тут же поняла, что известная мне с детства история о гибели ее мужа Осириса, жестоко убитого, а потом расчлененного своим братом, воплотилась в жизнь.

Я стала Исидой, и здесь лежал мой Осирис, убитый теми, кто называл его «отцом страны», кто обещал защищать его жизнь ценой своей. На его тоге я увидела множество окровавленных отверстий, пробитых кинжалами. Они напали на него, как стая волков, — они, лебезившие перед ним и превозносившие его. Он же был безоружен, ибо в сенат запрещено проносить оружие.

Я упала на него, заключив в объятия окровавленное тело. Кровь пачкала мою одежду, но меня это не волновало. Мне хотелось остаться с ним навсегда. Но в то же самое время я вдруг страстно пожелала, чтобы его унесли из этого гнусного места.

Паренек вернулся вместе с двумя товарищами и с крепкими носилками из парусины. Они нерешительно топтались на пороге, пока я не подозвала их. Тогда юноши приблизились, робея, как будто боялись, что убитый Цезарь оживет.

О, если бы он мог! Я бы отдала жизнь, чтобы он смог.

— Пора. Отнесите его домой. А… Кальпурнии сказали?

Мне придется столкнуться и с этим. Паренек кивнул.

— Ну, хорошо. Отнесите его к ней. Я пойду следом.

Они осторожно подняли его, положили на носилки, снова прикрыли его лицо, чтобы избавить по пути от взглядов зевак, и взвалили носилки на плечи. Одна его рука свисала вниз, и когда носильщики двинулись, стала раскачиваться в такт шагам.

Вид этой руки, беспомощной и бессильной, сразил меня настолько, что я едва не лишилась чувств. Будь там Хармиона, я оперлась бы о ее плечо, но сейчас помочь мне было некому, и я не могла позволить себе слабость. Тем более глядя на эту руку, уже неспособную себя защитить.

Ибо в тот миг я приняла решение отомстить за Цезаря, даже если на это уйдет вся моя оставшаяся жизнь. Любым способом, с чьей угодно помощью — но я отомщу.

Впереди меня покачивались носилки и болталась свисавшая с них рука.

«Я здесь, Цезарь. Я не оставлю твою смерть неотмщенной. Я не успокоюсь, пока убийц не постигнет кара. А то, что не сделаю я, завершит твой сын Цезарион».

Юноши понесли носилки вниз по ступенькам. На этих самых ступеньках Цезарь так громко смеялся недавно, когда Антоний принес колбаски.

Форум был наполнен бурлящими толпами. Царила такая неразбериха, что нам удалось пройти, не привлекая внимания, как будто мы невидимы. Люди не смотрели ни на меня — я шла пешком, без изукрашенного паланкина, — ни на скромные носилки, где кто-то лежал. Странно, какой слепой и тупой бывает толпа даже в самом возбужденном состоянии.

Наконец впереди показался дом Цезаря. Носильщики быстро внесли туда драгоценную ношу и заперли дверь на засов.

Нас встретил тот же самый просторный атриум с прудом посередине, где печально отражалось тусклое серое небо. Здесь Цезарь являл нам свое щедрое гостеприимство. Юноши опустили носилки, и тут из тени, поддерживаемая двумя слугами, выступила Кальпурния.