Александра Соколова - Царский каприз

— Он вовсе не причислен и, наверное, никогда причислен не будет, а его высочество приказал мне передать Несвицкому приказ явиться к нему завтра к одиннадцати часам утра.

— Что такое? Какое-нибудь почетное поручение, что ли?

— И везет же этому Несвицкому, право! Ведь ничего в нем особенного нет, а всюду он пролезть сумел и всюду его отличат! — заметил Ржевский.

— Эк тебя разбирает-то! — рассмеялся Борегар. — Ты прежде толком расспроси барона; может быть, уж вовсе не так почетно и радостно то дело, ради которого вызывают князя Алексея?

— Я равно ничего не знаю, — уклонился от расспросов Остен-Сакен. — Что мне велено было передать, то я передал, а остальное до меня не касается!..

— Дипломат придворный… иезуитская косточка! — добродушно рассмеялся Борегар, подмигивая адъютанту. — Так мы тебе и поверили, что ты ничего не знаешь!..

— Не верьте, пожалуй! — согласился барон. — Вашей веры я не требую, а вот завтрак так потребую, ежели у вас тут сносно кормят.

— Для вашего баронского сиятельства особливо постараемся, — сошкольничал общий любимец Тандрен, который чуть ли не один из всех поручиков гвардии пользовался правом быть на «ты» почти со всеми штаб-офицерами.

Был затребован самый полный прейскурант всего, что имелось в буфетах офицерского собрания, сделан строгий выбор, и менее часа спустя шла уже в полном разгаре оживленная беседа за роскошно сервированным завтраком.

На другой день, ровно в одиннадцать часов утра, в приемную великого князя Михаила Павловича не совсем твердым шагом входил князь Несвицкий, по всей строгости установленной формы затянутый в парадный мундир с коротенькими фалдочками и ярко-красными отворотами на груди.

Великий князь еще не выходил, но в приемной уже начинал понемногу набираться народ.

На приеме у Михаила Павловича всегда бывало много посетителей. Он любил вызвать к себе для личной отдачи особых приказаний и еще более для личного распекания за замеченные упущения по службе.

Тут были и старые заслуженные генералы, и молоденькие проштрафившиеся офицерики, и два каких-то статских, особенно трусливо озиравшихся по сторонам, и два или три армейских офицера, ожидавших выхода великого князя с тем же убежденным трепетом, с каким проникнутые учением талмуда евреи ожидают пришествия своего Мессии. Тут же, то появляясь, то опять исчезая во внутренних покоях, мелькали щегольские мундиры адъютантов великого князя, державшихся с тем уверенным, слегка заносчивым равнодушием, которому завидовали все остальные.

Но вот из кабинета великого князя раздался громкий и пронзительный звонок. В ответ на него через приемный зал торопливо пробежал один из адъютантов, в то время как другой приготовился отбирать прошения.

— Ротмистр, вы видели сегодня великого князя? — спросил старый, увешанный орденами генерал, обращаясь к адъютанту.

— Видел, ваше превосходительство! — почтительно ответил последний.

— Ну, что он? Как?

Адъютант махнул рукой и произнес:

— Туча тучей! То есть в таком расположении духа я его еще никогда не видел, а при нем уж пятый год состою.

— Ну, пронеси, Господи! — улыбнулся генерал, которому, очевидно, нечего было бояться.

Зато Несвицкий, стоявший в стороне, заметно вздрогнул и, наверное, перекрестился бы, если бы это можно было сделать незаметно.

— Он скоро выйдет? — продолжал генерал.

— Вероятно, сейчас, если не будет дано особо, экстренных аудиенций! — ответил адъютант.

Не успел он выговорить эти слова, как дверь приемной торопливо отворилась и на пороге показался другой адъютант.

— Штабс-капитан Преображенского полка, князь Несвицкий, пожалуйте к великому князю! — громко, как герольд, прокричал он.

Несвицкий, заметно побледневший, двинулся по направлению к кабинету великого князя, сопровождаемый любопытными взглядами присутствующих.

Непосвященные в порядки великокняжеских приемов позавидовали молодому, красивому офицеру, те же, кто был хорошо знаком с придворным обиходом вообще и с привычками великого князя Михаила Павловича в особенности, многозначительно покачали головами. Они хорошо знали, что молодой офицер мог пройти по особому вызову впереди старых ветеранов только в таком исключительном случае, когда на его долю выпадали особенно строгий и неумолимый выговор или образцовое взыскание.

Несвицкий знал это не хуже других и, весь бледный, положительно замер на пороге великокняжеского кабинета, будучи встречен строгим и серьезным взглядом Михаила Павловича.

В ответ на его почтительный поклон великий князь едва кивнул ему головой и, не поднимая на него взора, спросил, сдвигая свои густые, во все стороны торчавшие, брови:

— Нужно ли мне вам объяснять причину моего вызова, князь Несвицкий, или вы сами понимаете ее?..

Густой голос великого князя прозвучал строго и повелительно.

Несвицкий молчал.

— Потрудитесь ответить мне!.. Чем короче будет наша беседа, тем лучше это будет для нас обоих! — произнес Михаил Павлович.

— Я не знаю, ваше императорское высочество.

Некрасивое лицо Михаила Павловича покрылось багровыми пятнами; в его глазах блеснул плохо сдерживаемый гнев.

— Вы не знаете? — почти крикнул он. — Да-с? Вы не знаете? Так потрудитесь подумать… припомнить потрудитесь!.. Не встанет ли в вашей, очевидно, не особенно острой памяти какой-нибудь поступок, который вызвал бы чувство стыда и раскаяния в вашей душе? Вы продолжаете упорно молчать?.. Что же мне вас, как на исповеди, по требнику, что ли, спрашивать прикажете, слово за словом, имя за именем прикажете мне вам все напоминать? — и, говоря все это, великий князь продолжал сурово смотреть на Несвицкого.

Тот не произносил ни слова. Тогда великий князь продолжал:

— Вы с семьей славной памяти генерала Лешерна знакомы?.. Да?.. Вы имели честь быть приняты в доме вдовы и дочери человека, обессмертившего свое имя и покрывшего славой русское оружие?.. Да отвечайте же, вас ведь я спрашиваю!.. Отвечайте! Или предо мной ответ держать не то, что с женщинами разговаривать, и чувство страха вам более знакомо и понятно, нежели чувство чести?

Несвицкий вздрогнул под этим упреком и тотчас ответил:

— Да, я знаком с семьей генерала Лешерна, ваше императорское высочество, и бывал в их доме!

— В качестве кого?.. Простого знакомого, честного, любящего человека, счастливого жениха или соблазнителя?

Несвицкий бледнел все сильнее и сильнее… В его лице уже не было ни кровинки.

— Я… имел намерение жениться на дочери генерала Лешерна! — тихо, чуть слышно проговорил он.

Великий князь вскочил с места.

— И для этого… — начал он громовым голосом, но затем, разом сдержавшись, хрипло и медленно произнес: — Впрочем, гневом горю не поможешь и сделанной ошибки не исправишь!.. Вы, князь, объяснились с генеральшей Лешерн?