Джейн Фэйзер - Коршун и горлица (Орел и голубка)

Сарита окинула себя критическим взором. В зеркале она не могла видеть себя полностью, но то, что увидела — от талии и до макушки — было совсем непохоже на нее.

— Я похожа на мальчика? — повернулась Сарита к Абулу.

— Удивительно, сказал он, — и на очень привлекательного. Тебе лучше не отходить от Юсуфа, пока ты снова не наденешь дсенское платье.

— Она посмотрела на него, чтобы убедиться в том, что он говорит серьезно, и увидела, что это так.

— О, сказала она нахмурясь, — опасностей и так предостаточно.

— В бурнусе мало что разглядишь, — сказала Кадига, а если мы размажем по вашему лицу грязь, то никто не будет особенно всматриваться. Все будут видеть только пастуха‑замарашку.

— Отличная мысль, Кадига, — сказал Абул, стараясь спрятать свое горе при мысли о том, что расстается с Саритой, и превратить ужасную реальность в увлекательную игру с переодеваниями.

Когда все было готово, Абул и женщины придирчиво осмотрели Сариту. Она чувствовала себя как‑то странно — будто находилась в чужом для себя мире, будто они и в самом деле играли в какую‑то игру.

Она поняла, что не может как следует попрощаться с Абулом, потому что сделать это — означало признать, что, возможно, приветствие не последует за прощанием, а этой мысли она не могла вынести. Когда Абул крепко прижал ее к себе, ища губами ее губы, она легонько поцеловала его и оттолкнула, сказав, что через несколько недель вновь увидится с ним.

Боль, мелькнувшая в его глазах, тотчас сменилась пониманием; и он также весело велел ей остерегаться мужчин, которые могли найти такого красивого мальчика чрезвычайно привлекательным, и ущипнул ее за нос.

Она попыталась также легко распрощаться с Кадигой и Зулемой, ставшими за это время настоящими ее подругами. Но в их глазах стояли слезы и она почувствовала, что вот‑вот расплачется, и тяжело вздохнула Слезы размазали бы тщательно нанесенный грим на ее лице.

Юсуф ждал их у ворот крепости — уже светало.

Он оглядел Сариту с ног до головы, кивнул и сел на груженого пони Сарита, как младшая по статусу из них двоих, должна была ехать верхом на муле.

У обоих животных под седлом находились тюки. В мешке Сариты была женская одежда, расческа, банты, мыло и трут, — все необходимое для того, чтобы снова стать самой собой. Ей было невдомек, что в нем были и золотые дукаты, зашитые за подкладку бархатной мантии. У Юсуфа было с собой оружие, пища, кастрюли, холщовая палатка, фонарь и свечи, — то есть вещи, призванные сделать их путешествие относительно комфортным.

Сарита в последний раз повернулась к Абулу, увидела его глубоко несчастные глаза, легонько коснулась пальцами его губ и села на широкую спину мула.

Она не обернулась, когда они с Юсуфом выехали из ворот Правосудия. Ее мул отказывался даже попытаться идти наравне с пони, чья поступь была намного быстрее. Увидит ли она когда‑либо Альгамбру снова? И захочет ли вернуться в эту золоченую клетку? Но Абул и Альгамбра были неразделимы. И если, чтобы быть с ним, ей придется жить за ее решеткой, то она смирится с этим, как сделала это много недель назад. Именно по этой причине, из желания продолжить жизнь, полную любви, и собиралась она сейчас рискнуть своей собственной жизнью.

Они молча ехали в течение часа по тропинкам, ведущим к испанской границе, к Кордове. Сарита знала, что дворец Абенцаррати лежит близко от этой границы и пока выжидала время. Было раннее апрельское утро, и воздух источал ароматы весны Когда же Сарита уверилась в том, что они уехали так далеко, что о возвращении не может быть и речи, она заговорила.

— Юсуф, близко ли находится отсюда дворец Абенцаррати?

Он удивленно взглянул на нее и пожал плечами.

— Не так уж и далеко, чтобы бояться.

— Я не боюсь, — сказала она, — но хочу, чтобы ты проводил меня к нему. Я люблю твоего господина Абула.

— Я пойду к эмиру Абенцаррати, — сказала Сарита, подбирая слова и жалея о том, что она еще плохо говорит на языке Юсуфа. — Я расскажу ему правду о госпоже Айке, и о себе. Я объясню ему, что не представляю никакой угрозы заведенному порядку, что никогда не стану женой господина Абула. Я знаю, что это было бы против всех традиций и верований вашего народа и, кроме того, не желаю занять это положение.

Юсуф ничего не сказал, но в глазах его появился интерес. Сарита продолжила.

— Если господина Абула свергнут, это пойдет на пользу только роду Мокарабов. И, может быть, Абенцаррати не будут больше поддерживать род Мокарабов, если поймут, что те используют их для своих целей. Может быть, они пересмотрят свою позицию, если мне удастся убедить их в том, что калиф не собирается нанести обиду своему народу, и что это не более, чем сказка, придуманная теми, кто жаждет его падения. По крайней мере, может быть, они задумаются над этим…

— А почему ты так думаешь, что они поверят тебе? Женщине и не правоверной?

— Именно поэтому они и прислушаются ко мне, — сказала она.

Юсуф подергал свою короткую бородку:

— А почему ты не должна хотеть стать женой калифа? Кто поверит в то, что какая‑нибудь женщина способна отвергнуть подобное положение?

— Я не принадлежу к вашему народу, — тихо сказала Сарита, и для меня радости жизни совсем в другом. Я не желаю жить в серале.

— Но пока ты будешь делить с калифом ложе, в твоих руках будет власть, которой обладает фаворитка. Вот в чем они видят угрозу.

Об этом Сарита действительно не подумала.

Близость к Абулу давала власть. Именно эту близость она и отняла у Айки, и именно поэтому она и решила ее отравить.

— Так ты считаешь, что я должна отречься от калифа полностью, и что только мое полное отречение от него может повлиять на ход событий?

Юсуф кивнул.

— Потому что до тех пор пока ты с ним, мокарабы могут утверждать, что все обстоит именно так, как они говорили.

Может ли она от чистого сердца обещать такое?

Она подумала об Абуле без Альгамбры, как об орле без своих воздушных пенатов, как об орле, лишенном земли, над которой он мог парить и которую мог обозревать во время полета. Она думала о том, чтобы подрезать орлу крылья… и знала, что это было немыслимо.

— Если я должна сделать это, что ж, так тому и быть, — она постарается, чтобы ей поверили, хотя и будет знать, что Абул не примет ее отречения. Он приедет и найдет ее, как только все успокоится. Но она должна вести себя так, будто ото и имеет в виду, и если она сумеет их убедить, появится какая‑то надежда. А потом, если она не будет больше в центре внимания, то, может быть, в ней и не будут видеть такую угрозу. Она сможет тихо жить во дворце у моря, а он будет, когда сможет, навещать ее. Жизнь, которую ее любимый будет делить с ней хоть наполовину лучше, чем вообще никакой.