Джейн Фэйзер - Коршун и горлица (Орел и голубка)

Перед тем, как ответить, он снова помолчал.

— Я выслушаю тебя наедине, но не в одежде пастуха, и хочу посмотреть на то, что далеко увело моего брата Мули Абула Хассана.

Поняв свою уязвимость, Сариту вновь охватил страх. Ей надо было бояться не только смерти.

— Мой наряд не имеет никакого отношения к тому, что я хочу рассказать.

— Может быть… может быть. Тем не менее видеть женщину, одетую таким образом? Это оскорбляет мои чувства, — он обратился к старшему охраннику:

— Оденьте ее подобающим образом, а затем снова приведите ко мне.

Ее эскорт, пораженный происшедшей с ней метаморфозой, испепелял ее похотливыми взглядами.

Эмир встал, чтобы покинуть залу.

К горлу Сариты подступила тошнота, когда она осознала, что, по сути, он отдал ее на откуп этим солдафонам, которые видят в ней справедливую добычу, — ведь она была женщиной не правоверной и, вследствие этого, не заслуживала с их точки зрения обращения, подобающего женщине из их собственного рода.

Уже в дверях эмир остановился и в тот момент, когда стражник заломил ее руку за спину, бросил через плечо:

— Найдите женщин для переодевания. Теперь наша гостья находится под моей охраной.

Стражник не освободил Сариту, но выразил свое разочарование тем, что чуть не вывихнул ей руку, так что на ее глазах появились слезы. Но облегчение, испытанное ею после того, что сказал эмир, было так велико, что она не придала значения боли.

Через несколько минут ее уже снова заперли в той же темной камере в сторожевой башне. Пока что ее не тронули, но сумели внушить недюжинный страх, которым была теперь пронизана каждая клеточка ее тела.

Дверь в камеру открылась и в нее вошли две женщины, одна из которых несла несколько свечей, а другая — длинный кусок материи. Они ничего не сказали ей, едва окинув взором, и поставили свечи в угол. Свечи залили светом камеру. Она предвосхитила их попытку раздеть ее и сделала это сама. Женщины чуть не охнули, увидев ленту, перевязывавшую ей грудь, и одна из них помогла Сарите развязать узел, который сделала на ее спине Кадига. Когда она полностью разделась, они протянули ей платье из какого‑то прозрачного белого материала, который почти не защищал от холода или от любопытных глаз. Сарита с ужасом осознала, что это платье не было платьем уважаемой женщины из сераля, это была одежда гурии.

Хотел ли эмир оскорбить ее этим? Или намеревался таким образом свести ее сообщение до бормотаний любимой рабыни? Наверно, то и другое, и подумала, уж не отказаться ли ей от переодевания и не настаивать ли на том, чтобы снова надеть одежду пастуха. Но скорее всего, этим она не достигла бы ничего. Единственным ее шансом был разговор с эмиром, и если он согласен даровать ей аудиенцию только при условии, что она наденет это платье, то должна сделать так, чтобы речь ее своим спокойствием и достоинством произвела на него впечатление большее, чем навязанная им одежда.

Она отказалась надеть предложенные ей туфли, но взяла чадру, чувствуя, что все, что способствует сокрытию ее тела, сейчас ей на руку. Чадра закрыла ее волосы, погасив их жар, однако, лица она закрывать не стала, желая тем самым провозгласить свою независимость.

Дверь хлопнула как раз в тот самый момент, когда Сарита кончила возиться с чадрой; обе женщины отскочили к стене. Стражник уставился на Сариту похотливым взглядом и кивком головы велел ей выходить. Когда она проходила мимо него, он коснулся ее бедра, и по спине ее снова пробежали мурашки. Но она сделала вид, что не обратила на это внимания. На этот раз ее привели в маленькую комнатку, на стенах которой висели шелковые экраны, а мозаичный пол покрывали шелковые ковры.

Эмир лежал на диване, потягивая что‑то из бокала. Когда она появилась в дверях, он не поприветствовал ее, а невозмутимо оглядел с ног до головы. Она же продолжала смотреть на стену чуть повыше его головы.

Лень сквозила во всех движениях эмира, когда он поставил бокал на низенький столик и встал. Он пересек комнату и сдернул с ее головы вуаль.

— Похоже, я более сладострастен, чем он — заметил эмир, щупая сквозь прозрачную ткань ее высокую грудь.

Сарита попыталась быть неподвижной, как будто он касался не живой плоти, а глиняной статуи.

— Но у Мули Абула Хассана всегда были несколько странные вкусы, — эмир коснулся кончиком пальца ее соска. — Ты и в самом деле такая холодная, как кажешься? — поинтересовался он. — Наверно, нет. — Он отвернулся от нее, и Сарита облегченно вздохнула.

— Ну, — сказал он, — ты хотела мне что‑то рассказать, рассказывай.

Когда она начала, голос ее задрожал. Тогда она остановилась, перевела дух и начала снова. Эмир опять лег на диван и стал слушать ее, прикрыв глаза.

— Да, ну и ну, — отреагировал на конец ее рассказа. — Ссора в гареме моего друга — оправдание войны. Целое королевство Гранады поставлено на дыбы из‑за женской ревности.

Внезапно он рассмеялся.

— Так ты, Сарита, из племени Рафаэля, отказываешься от своих притязаний на господина Абула, в чем бы они не состояли, и хочешь вернуться туда откуда пришла, оставив все так, как было до твоего появления.

— Да, именно так, — подтвердила она, внутренне похолодев от отчаяния. Похоже, эмир не принял сказанного всерьез. — Я поеду отсюда в Кордову. Если вы не верите моему рассказу, то пусть меня сопровождают до границы.

— О, я не подвергаю сомнению твои слова, — сказал он, все еще смеясь. — Так ты говоришь, что Мокарабы принимали меня за дурака.

— Я только сказала, что в случае отречения господина Абула они выигрывают больше всех.

— Да, это правда, — согласился он.

— И причина, по которой они требуют отречения господина Абула, совершенно неосновательна и в любом случае больше не существует.

— М‑м‑м. У тебя определенно есть мужество, Сарита из племени Рафаэля. Я мало знаю о женщинах твоей расы — вы все там такие? Похоже было на то, что ему действительно было любопытно то, о чем он спрашивал, и его вопрос застал ее врасплох.

— Не знаю, — так вы позволите мне ехать в Кордову, мой господин эмир?

Он задумался.

— Возможно, но я надеюсь, ты не будешь возражать против того, чтобы еще немного побыть моей гостьей.

Холод пронзил Сариту насквозь, и ее затрясло.

— Но почему вы хотите задержать меня? Я ведь уже сделала то, что должна была сделать.

— Ну послушай, это же наивно, — мягко сказал он.

— Я должен обдумать то, что ты мне сказала, должен созвать Совет и, возможно, мне понадобится задать тебе кое‑какие вопросы, для того чтобы принять решение, — сказал он, приветливо улыбаясь Сарите.

— Но вы подумаете над тем, чтобы не противостоять калифу? — Она попыталась обрести хоть какую‑то надежду на то, что ее безрассудство не было напрасным.