Наталия Вронская - Любовный лабиринт

— Мысль верная, — согласился Андрей, и оба недавних приятеля отправились на боковую.

— Какой милый дом… — Марина, сидевшая в удобной коляске, добытой для нее Черкесовым, держала изящной рукой, затянутой в перчатку, кружевной зонтик над головой и с любопытством оглядывалась по сторонам. — Это все имение госпожи Михайловой?

— Да, Марина Андреевна, — ответил Черкесов.

— Недурно здесь, — ротмистр Дубельт, сидевший подле сестры, тоже с любопытством оглядывался. — Надеюсь, когда нам улыбнется фортуна, мы приобретем себе жилище не хуже здешнего.

— На многое не надейся, братец, — осадила его Марина. — Такого имения нам не видать, да оно и не надобно.

— Верно, — покачал головою ротмистр. — А вы, Петр, что же? Неужели вся эта красота оставляет вас равнодушным так же, как и мою Марину?

— Не совсем так, — улыбнулся Черкесов. — Вы забываете, что я здесь управляющий, и потому здешние красоты и удобства — предмет неусыпных моих забот.

— М-да… Жениться на здешней помещице может быть весьма выгодно…

— Андрей Андреевич! Прошу вас не говорить такие вещи… — нахмурился Черкесов.

— Простите, простите! — воскликнул ротмистр. — Сорвалось по глупости.

— Я не жениться стремлюсь, а только любви желаю, — пробормотал Петр себе под нос.

— Похвальное желание. Оно не может не восхищать женщину, какой бы женщина ни была, — решительно заявила Марина. — Я сделаю все, что может от меня зависеть для того, чтобы Полина Платоновна обратила на вас внимание, мой друг. — При этих словах она улыбнулась Черкесову.

И хотя лицо ее при этом оставалось строгим, но становилось понятно, что она всей душой расположена к собеседнику.

Надобно сказать, как вообще отнеслась Марина к остроумной идее, предложенной ее братом. Узнав про все, она не стала ни смеяться, ни ложно стыдиться, чем так грешат многие дамы, но, внимательно взглянув на Черкесова, спросила:

— Вы и в самом деле так любите ее?

— Да, — ответствовал тот.

— И не боитесь так рисковать? Довериться людям почти незнакомым?

Черкесов помолчал:

— Нет, не боюсь. К тому же я верю вам. — Он пристально смотрел на Марину.

— Мы не обманем вашего доверия, даю вам слово, — серьезно ответила она.

— Что же, скажу, что слову нашему вы можете верить, — вступил в разговор ротмистр. — Но ежели есть у вас сомнения, то куда как проще рассеять их, наведя справки…

— Нет, — твердо возразил Петр. — Нет у меня такого желания.

— Вот вам моя рука, сударь. — Марина протянула Черкесову узкую ладонь. — Я согласна разыграть роль вашей жены.

— Благодарю. — Петр поцеловал протянутую ему руку.

И вот трое молодых людей направились к поместью, в котором служил Черкесов.

— Мы расположимся в доме управляющего, — продолжал говорить Петр. — Он достаточно просторен и удобен, мы друг друга не стесним. К вашим услугам будет все, что вы оба пожелаете. Да, и при вас, Марина Андреевна, будет состоять личная горничная, почти компаньонка.

— Для сохранения моего доброго имени? — улыбнулась Марина.

— Да. И для вашего пущего комфорта.

— Благодарю. И прошу вас называть меня Мариной при посторонних, ведь я теперь госпожа Черкесова.

— Конечно.

— И нам с вами надобно перейти на «ты» и быть накоротке, — заметил ротмистр.

— Не думаю, чтобы это было трудно нам с тобой, — рассмеялся Петр.

— Как славно… — Дубельт откинулся на сиденье. — Как славно все устроилось. Я уж думал, что прозябать нам в доме станционного смотрителя придется предолго. А после надобно будет откочевать в какую-нибудь черную избу. Я-то человек привычный, но вот Марина… И что за удовольствие нашей родне мучить нас и пренебрегать нами?..

— Однако вот и ваш дом на ближайшее время, — прервал рассуждения ротмистра Черкесов.

— Какой милый! — воскликнула Марина.

Она с простодушием ребенка рассматривала скромные хоромы управляющего и искренне удивлялась им.

— Никогда не приходилось жить в таком красивом доме.

Да уж, это было истинной правдой. На родине, в Варшаве, жили они в самом скромном доме, стиснутым со всех сторон другими постройками, на узкой и нечистой каменной улице. Служила Марина в разных домах, но все это были дома городские. И теперь вдруг перед ней среди зеленых лугов, осененный тенью парковых дерев, стоял просторный, светлый дом. По сравнению с хозяйской усадьбой — большим домом — этот дом был мал. Но судите сами: разве плохо легкое двухэтажное здание, выстроенное в самом недавнем стиле, с большими светлыми окнами, просторным крыльцом и крышей над ним, поддерживаемой двумя изящными колоннами.

— Какова же должна быть усадьба? — пробормотала восхищенная Марина.

— Скоро вы все увидите своими глазами, — пообещал Петр.

Экипаж остановился. Петр легко выпрыгнул из него и подал руку Марине, все еще не пришедшей в себя от изумления.

— Сударь, господин управляющий… — На крыльце показалась служанка, державшая в порядке весь этот дом.

— Да, что такое? — обернулся к ней Черкесов.

Служанка с любопытством смотрела на приехавших.

— Барыня просили вам передать, что ждут вас и… и вашу супругу, — замявшись, прибавила она, — у себя вечером.

— Спасибо. Будем непременно… Прошу вас. — Черкесов, не отпуская руки Марины, подвел ее к крыльцу, помог на него подняться и ввел в дом.

Ротмистр неотступно следовал за ними, оглядываясь кругом с неменьшим удовольствием, чем его сестра.

А между тем в большом доме почти ничего не происходило. Да, именно так. Да и что там могло происходить? Полина Платоновна довольно строго объявила племяннице, что вечером у них будут гости: Петр Иванович, его новоприезжая супруга и брат оной.

— Как? Его жена? Она здесь? — ужаснулась Лидия.

Она как-то не предполагала так скоро увидеть эту женщину. Какая она? Хороша ли собой или дурна? Примерно о том же думала и Полина. И ее занимал вопрос о красоте приехавшей госпожи Черкесовой. Петр Иванович, помнится, говорил, что у этой женщины есть возлюбленный, с которым она много лет вместе. Но что же произошло? Отчего тот человек отпустил ее к мужу? Быть может, она больна или подурнела так, что он более не хочет ее видеть… И вот теперь эта женщина приехала, чтобы отдаться под покровительство законного супруга, и тот в силу своей невообразимой порядочности (на которую нельзя не подосадовать) принимает ее под своим кровом. А главное — она, Полина, не может этому воспрепятствовать.

— Да что! Отчего я должна сему препятствовать? — воскликнула Полина Платоновна, оставшись одна, в ответ на свои мысли.

Но как? Разве она не должна охранять невинность Лидии и не давать доступа в их края столь распущенной женщине, как госпожа Черкесова? Разве это не ее прямой долг? О нет… Она должна быть невозмутима и… и ничего не предпринимать, ибо того требует ее собственная честь!