Эльза Вернер - Отзвуки родины

— Гельмут находит скучным все, что требует серьезной деятельности мужчины, — холодно возразила Элеонора.

— Да, от него так и брызжет веселостью. Вообще твой дедушка не положил на тебя тяжелой жертвы своим завещанием. Твой кузен — воплощенная любезность, самый галантный кавалер, к тому же владелец крупного майората; в этом все же есть утешение, когда приходится выходить замуж согласно воле завещания.

Элеонора, похоже, вовсе не намеревалась в ответ на безграничное доверие подруги отвечать такой же откровенностью; по крайней мере, она ни словом не обмолвилась о разговоре, час назад состоявшемся у нее с Гельмутом.

— Так ведь сейчас речь идет не о моем выборе, а о твоем, — уклончиво ответила она. — Неужели голос твоего сердца не говорит за Фрица Горста?

— Что? За человека, объясняющегося мне в любви в таком стиле? — возмущенно воскликнула Ева. — Ты себе представить не можешь, как положительно, как прозаически и притом как повелительно все это вышло! «Я вас люблю», «я предлагаю вам мою руку», «выходите за меня замуж» — точка! И в таком-то человеке я должна видеть свой идеал? Нет, это должно быть что-то величественное, что-то романтическое! Я требую мечтательной преданности, нежности и прежде всего страстной, безмерной любви!

— Не требуешь ли ты еще чего-нибудь от своего будущего супруга? Ты разочаруешься, мужчины — далеко не идеалы.

Такая мудрость удивительно странно звучала в устах девятнадцатилетней девушки; однако Ева, по-видимому, придерживалась другого мнения; она энергично выпрямилась и торжественно заявила:

— Я выйду замуж только за идеал с безмерной любовью или навек останусь незамужней!

При последних словах дверь внезапно распахнулась, и в комнату стремительно влетел Отто.

— Ура! Война! — торжествующе кричал он, сверкая глазами.

Обе девушки вздрогнули от неожиданного известия, принесенного мальчиком, и его сестра сказала ему с упреком:

— Что тебе пришло в голову, Отто? Как ты можешь так пугать нас?

— Война, война! — радостно повторил он. — Фриц только что получил приказ и должен мчаться сломя голову. Не правда ли, Фриц?

Горст следом за ним вырос на пороге.

— Я пришел проститься с вами, барышни; Отто уже опередил меня с новостью, как я вижу.

— Вы получили известие, что война объявлена? Так внезапно? — спросила Элеонора, в то время как напряженный взор Евы с тем же вопросом был обращен к капитану.

— Четверть часа тому назад, — подтвердил Горст. — С приказанием немедленно возвратиться в полк. Я должен торопиться, чтобы попасть на поезд.

— Я помогу тебе, Фриц! — бурно прервал его Отто. — Я уложу твой чемодан, закажу экипаж, позабочусь обо всем; тебе не о чем беспокоиться. Ах, чего бы я ни дал, если бы мог отправиться с тобой!

— Я охотно возьму тебя с собой, мой маленький герой, — улыбнулся Горст. — Я хотел пройти к баронессе проститься с нею, да узнал, что у нее Янсен и она приказала не беспокоить ее.

Элеонора поспешно поднялась с места и направилась к дверям.

— Это — исключительный случай, Фриц. Я сейчас же пойду к бабушке и передам ей, что мы должны уехать.

— А я помогу укладываться! — торжествовал Отто, следуя за сестрой. — Ура! Теперь придется драться!

Горст и Ева остались вдвоем. Она стояла у окна, внимательно глядя в парк, между тем как он с другого конца комнаты внимательно смотрел на нее. Так прошло несколько минут; ни он, ни она не начали разговора, но и никто из них не обнаруживал желания уходить.

— Итак, начинается война! — наконец, не оборачиваясь, сказала Ева.

— Да, слава Богу, наконец-то! — прозвучало в ответ.

— Вам, кажется, не дождаться того времени, когда можно будет обрушиться на моих земляков? — спросила она, сверкая глазами.

— Ну, я надеюсь, что ваши земляки станут защищаться.

— Несомненно, это вам придется испытать, к сожалению, на себе.

— Тем лучше! Когда неприятель храбр, радость победы чувствуется вдвойне.

Ева возмущенно повернулась к капитану.

— Вы еще не знаете, победите ли вы.

— Несомненно и во всяком случае.

Эта уверенность окончательно вывела из себя девушку; бросив на Горста уничтожающий взор, она прошла мимо него к выходу, но на пороге вдруг остановилась и воскликнула:

— Господин капитан!

— Что прикажете?

— Когда начнется сражение, вы все-таки поберегите себя.

— Беречь себя? В сражении? — повторил Горст. — Какой же я должен быть жалкий солдат.

— Я только хочу сказать, чтобы вы без нужды не подвергали себя опасности.

— Опасности надо идти навстречу, лицом к лицу столкнуться с нею; это — единственное средство избежать ее.

— О, эти бессердечные мужчины! — невольно вырвалось у Евы. — Они так легкомысленно, так весело идут на смерть, вовсе не думая о том, что мы, бедные женщины, боимся и волнуемся.

Она остановилась, словно испугавшись своих слов, но было уже поздно; Горст, все еще находившийся в противоположном конце комнаты, так поспешно бросился к ней, что в одно мгновение очутился рядом:

— Кто беспокоится? Кто боится за меня?

Ева вспыхнула, как зарево, и снова сделала попытку идти, но капитан преградил ей путь, повторив прежним повелительным тоном:

— Я хочу знать, за кого вы боитесь? Ева, вы плачете? Тогда я сейчас повторю свое предложение.

— Оставьте меня! — заливаясь слезами, воскликнула девушка. — Ступайте, я не желаю ничего слушать, ни одного слова!

Горст и не думал повиноваться; наоборот, он крепко держал маленькую ручку девушки и его голос звучал горячей нежностью:

— Ева, не отпускайте меня так! Я ведь вижу, что ваше сердце не совсем равнодушно ко мне. Дайте мне только ваше согласие, я ничего не требую больше, и я унесу его с собой в битву, как надежду, как обещание моего счастья, и, когда вернусь…

— Никогда! — зарыдала Ева. — Я знаю, что я должна сделать для моей родины, но мой опекун… он никогда не простит мне… Прощайте!

Она вырвалась и убежала в соседнюю комнату, а когда Горст хотел последовать за ней, то услышал, как в дверях щелкнул замок.

— Ева!

Ответа не последовало; за дверьми только слышалось подавленное рыдание.

Здесь капитан, по-видимому, потерял терпение: он энергично топнул ногой и столь ненавистным для молодой девушки повелительным тоном воскликнул:

— Ева, теперь я ухожу, но вернусь с целым полком и вырву вас из дома вашего опекуна, а если захвачу еще и этого ненавистника пруссаков, то спаси его Бог!

Вещие птицы, так долго и грозно носившиеся у берегов Шлезвиг-Голштинии, и на сей раз сказали правду: они возвестили бурю и битву; но войну — ужас каждой страны и народа — здесь приветствовали и благословляли, как благодетельную освежающую грозу после невыносимого зноя. Когда зима сковала болота и леса застыли от стужи, с шумом морского прибоя смешался звон оружия, горячая алая кровь потекла по снегу, окрашивая его девственную белизну.