Эльза Вернер - Отзвуки родины

Слова застряли у него в горле, так как тот, к кому относились эти слова, а именно его бесследно пропавший воспитанник, внезапно появился пред ним. Смелым прыжком он перепрыгнул через комнатную балюстраду на террасу, рванул стеклянную дверь и вошел в зал, но в каком ужасном виде! Он дрожал всем телом, вода струилась у него с волос и с платья, но из-под мокрых кудрей победоносно сверкали его блестящие глаза и так же победоносно звучал голос:

— Вот и я!

При виде его Лоренц схватился за голову.

— Отто, на кого вы похожи? Где вы пропадали все время? Ведь вы промокли насквозь!

Юноша небрежно окинул свой совершенно мокрый костюм.

— Это от волн! Шлюпка до половины была наполнена водой.

— Шлюпка? Да неужели вы были…

— На море! Я прямо из шлюпки.

Лоренц невольно отшатнулся и побледнел, как мел.

— В такую-то бурю?

— В такую бурю!

— Господи помилуй! Да чего же ради?

Отто упрямо тряхнул головой.

— Этого вы не узнаете, доктор, да и вообще не узнает никто. Это моя тайна; я вовсе не хочу, чтобы меня только удаляли, когда другие поверяют друг другу свои тайны.

— Но ведь должны же быть у вас какие-нибудь причины, чтобы подвергать свою жизнь такой опасности, — жалобно произнес старый доктор. — Я вообще не понимаю, как вам удалось благополучно выбраться. Сегодня ведь никто не решался выйти в море.

— А я решился! — торжествующе воскликнул Отто. — Я научился у Арнульфа управлять шлюпкой в бурю и сегодня плыл, как настоящий моряк.

— Так скажите мне по крайней мере…

— Ни звука! С вами, доктор, у меня вообще свои счеты; если бы вы давеча не удержали меня, я утром также принял бы участие в схватке; но вы не пустили меня, пока не пришла бабушка и со слезами не обняла меня. Ее я, конечно, не могу оттолкнуть, да я еще наверстаю свое. В замке, надеюсь, ничего больше не было?

— Нет, но, к сожалению, наверняка что-нибудь будет, когда явятся солдаты из города.

— Надеюсь — они нападут на нас, мы будем защищаться, прогоним их! Ах, доктор, вот я никогда не предполагал, что в Мансфельде мы доживем до такого счастья!

Отто стремительно бросился на шею доктору, покорно отдающемуся его объятиям.

— Отто, безбожный мальчик! — простонал старик. — И это он называет счастьем!

— Конечно! Но первым долгом я должен найти себе оружие. А вот стоит какое-то ружье!

Юноша хотел схватить мушкетон, но воспитатель остановил его, с достоинством заявив:

— Оставьте, это — мое оружие!

— Ваше оружие? — и Отто с изумлением взглянул на обычно миролюбивого старика, воинственный вид которого только теперь обратил на себя его внимание.

— Да, но я вовсе не намерен проливать им кровь, — поспешил прибавить Лоренц.

— Ну, этим ружьем вы кровь не прольете, — расхохотался Отто, завладев мушкетоном. — Я думаю, курок нельзя даже поднять.

Он попробовал поднять его, но заржавленный курок не двигался с места; тем не менее Лоренц боязливо отскочил назад.

— Берегитесь! Оно может выстрелить!

— Ружья для того и существуют, чтобы стрелять, — глубокомысленно заметил Отто, снова безуспешно повторяя свою попытку.

— Только, пожалуйста, не в моем присутствии. Отдайте мое ружье!

— С удовольствием! Все равно стрелять из него нельзя. А теперь мне необходимо идти к брату, сегодня я первый раз гордился им; я пойду к Гельмуту, нашему коменданту!

— Так переоденьтесь, по крайней мере, ведь с вас вода льет! — попросил Лоренц, но ответом ему был веселый хохот.

— Нет, доктор, это пустяки, а сегодня мы все — герои, даже вы в своей шубе и с ружьем, которое, к сожалению, не стреляет!

И он убежал, продолжая хохотать, между тем как оскорбленный Лоренц взял почтенный мушкетон, вызвавший так много насмешек, и отправился вслед за Отто пополнять ряды защитников.

Тяжелее всего катастрофа отразилась на графе Оденсборге и на наместнике. С того момента, как его пасынок с поднятой саблей встал перед Арнульфом Янсеном, граф отказался от всякого вмешательства: он чувствовал, что его власть кончилась; Хольгер же, которого и теперь не покинули ни его энергия, ни решительность, сделал попытку броситься за нападавшими и предупредить находившихся внизу датчан. Но, как можно было предвидеть, дверь внизу он нашел запертой, а пока старался открыть ее, ликующие крики со двора возвестили, что было уже слишком поздно, что смелая попытка Гельмута удалась на славу.

Оденсборг удалился к себе и заперся в своей комнате, где, по приказанию Гельмута, его никто не тревожил. Когда он после полудня прислал вниз сказать, чтобы ему приготовили экипаж, так как он хочет уехать, вернувшийся лакей принес ему ответ, что экипаж будет готов через полчаса. Наместника же, от которого ввиду его нескрываемой враждебности можно было ждать самого худшего, заперли в одной из комнат как пленника, и только теперь заявили ему, что он может покинуть замок вместе с графом. Он тут же воспользовался этим разрешением.

В одной из комнат верхнего этажа, где до сих пор жил Оденсборг с пасынком, стоял Гельмут. Он ожидал находившегося у себя в комнате отчима, которого не видал с утра. Дверь открылась, из комнаты вышел слуга с чемоданом в руках, а изнутри послышался голос графа:

— Значит, экипаж подан?

— Так точно, ваше сиятельство, он ожидал нас при выезде в деревню, так как ворота замка уже забаррикадированы.

— В таком случае снеси багаж вниз. Ты и Франц проводите меня, мы поедем прямо в город.

Слуга повиновался и, испуганно взглянув на молодого хозяина замка, вышел из комнаты. Следом за ним показался граф Оденсборг в дорожном костюме и хотел точно так же спуститься вниз, однако пасынок пошел ему навстречу и спросил:

— Ты хочешь уехать, папа?

Оденсборг остановился и смерил сына взглядом, полным немого упрека.

— Да! Надеюсь, со мной не будут обращаться здесь, как с пленным, и не задержат насильно.

— Нет, ты пройдешь совершенно свободно, я уже отдал приказ.

Последовала недолгая, но томительная пауза; оба, бледные и взволнованные, молча стояли друг перед другом. Только теперь они по-настоящему поняли, что значила для них утренняя сцена.

Наконец, первым заговорил граф Оденсборг:

— Не мог же ты, надеюсь, ждать, что я останусь после того, что произошло?

— Нет, — ответил Гельмут, — но я также не верил, что ты уйдешь, не захотев увидеть меня. Перед этим ты не принял меня.

— Я приводил в порядок бумаги, — холодно ответил граф, — а ты приводил в боевую готовность свой замок. Между прочим, долго будет тянуться эта комедия?

— Какая комедия?

— Которую ты разыгрываешь со своими мужиками. Если бы я подозревал, что мой сын пойдет против меня, как защитник шпиона, встанет во главе шайки дерзких бунтовщиков…