Кейт Фернивалл - Жемчужина Санкт-Петербурга

Новый дом он выбирал для нее очень тщательно. Вид на реку, поверхность которой в эту пору казалась твердой, как сталь, нужен для того, чтобы любимой было чем любоваться, когда у нее возникнет желание посидеть в тишине, а высокие потолки должны создавать идеальную акустику для музыки. Бледные полированные полы были составлены из досок, привезенных из Дании, а перед камином Фриис положил шкуру северного оленя. На ее счет у него были особенные планы.

Он с наслаждением снимал с Валентины свадебный наряд и украшения, пока она, улыбаясь, по очереди протягивала ему сначала нежные руки, а потом и соблазнительные ножки. Когда на ней не осталось ничего и ее волосы рассыпались волнистым шелковым веером по обнаженной спине, Йенс отвел ее в гостиную, где стоял новый рояль «Эрар», и она стала играть для него. Только для него. Музыка полилась, и он сразу узнал ноктюрн мибемоль мажор Шопена. Йенс растрогался, сердце нежно защемило…

Пока ее руки скользили по клавишам, его глаза исследовали ее спину. Каждая линия ее тела была гладкой и плавной: контур ягодиц на фортепианном стуле, мягкий угол плеч, локти.

Эта женщина была его женой, носила его ребенка, она стала такой же неотъемлемой его частью, как легкие или кровь в венах. Он шагнул к ней и поцеловал теплую макушку, потом каждое ребро на спине и каждую косточку позвоночника до самого низа. Все это время пальцы ее не переставали играть, но он слышал, как она тихонько постанывает от удовольствия, и, когда его руки оплели ее бока, ладони легли на живот, а губы прикоснулись к шее, она отклонилась назад и приникла к нему спиной.

— Я люблю вас, госпожа Фриис, — прошептал он ей на ухо и подхватил на руки. — Время ложиться в постель.

Она обхватила руками его шею, весело блеснула яркими глазами, качнула босыми ногами и запустила пальцы в его волосы.

— Теперь мы всегда будем вместе, — пообещала она.

Свечи в спальне все еще горели. Их мягкий колышущийся свет успокаивал мысли Валентины. Пламя свечей окрашивало кожу Йенса в золотой цвет. Его голова лежала рядом с ее животом, она положила на нее руку и счастливо улыбнулась. Они спали — один рядом с ней, другой внутри, — и Валентина позволила себе унестись мыслями в будущее, попыталась предположить, что их ждет. Йенс ей представился занимающимся новыми смелыми инженерными проектами, а себя она увидела в санктпетербургской консерватории.

Там не будет госпиталя Святой Елизаветы. Без Кати, о которой нужно было бы заботиться, у нее отпала надобность заниматься медициной. Там не будет списка, разбивающего жизнь на обязательные для выполнения пункты. Теперь у нее появились другие цели. Теперь она мечтала о концертах, о прогулках по парку, представляла себе маленькую ручку у себя в ладони и самый большой в мире мышиный замок, который будет постоянно перестраиваться и разрастаться. Она всегда будет слышать смех, по ночам будет чувствовать тепло мужа рядом, а днем будет любоваться зеленью, которой наполняются его глаза, когда он отрывается от книг или чертежей и ловит ее взгляд. В тот миг Валентине показалось, что они слились в единое существо, объединились телом и разумом.

Она погладила его волосы. Их ждут и трудности. Конечно, куда же без них? В СанктПетербурге были часты беспорядки, но Валентина верила, что люди, наделенные властью, как ее отец, сумеют взять ситуацию под контроль, а люди, наделенные силой, такие как капитан Чернов, сумеют выдержать натиск забастовщиков. Но больше всего она верила в то, что такие люди, как Йенс, сумеют построить новый, лучший мир, в котором рабочие будут довольны жизнью и им незачем будет устраивать забастовки или собираться на митинги. Аркин с его идеей беспощадной классовой борьбы никогда не добьется своего. Революционное движение сойдет на нет, оставив транспаранты и плакаты на растерзание чайкам, реющим низко над городом серебряными стаями.

Она положила руку на живот и представила крошечную головку с пушистыми волосами внутри себя. Она станет матерью — от этой мысли у нее захватило дух, она даже немного испугалась. У нее возникло такое чувство, будто тепло разлилось по всему телу и запульсировало в каждой клеточке. Но еще ее охватило странное ощущение, что она стала больше, чем была до этого. Не только физически, но и в любви своей. Она улыбнулась, подумав о матери.

Елизавета Иванова с недавних пор завела привычку ездить поездом в Москву в гости к какойто старинной школьной подруге. Иногда она гостила у нее день или два, а иногда и дольше. Она говорила, что ей нужно время от времени уезжать из города, в котором умерла ее дочь. И верно. Поездки явно шли ей на пользу. После них она будто оживала, лоб ее разглаживался и серой тоски в глазах было не сыскать.

Отец, похоже, не замечал отсутствия матери — настолько он был поглощен решением деловых вопросов с министром Давыдовым. Впрочем, на свадьбе он тепло обнял дочь и благословил ее, поцеловав в щеку. Для Валентины это значило очень многое. Жаль только, что рядом не было Кати, которая могла бы разделить с ней радость.

Валентина повернулась на бок, обняла спящего Йенса и прижалась к нему всем телом, сплетая его ноги со своими, вдыхая запах его кожи. «Мой муж».

Катя была бы за нее рада.

Распутин оказался прав. Теперь, по прошествии времени, Валентина могла признать это, хоть и уверяла себя, что это не более чем совпадение. Миновала зима, необычайно мягкая для здешних краев, прошла весна, ознаменовавшаяся затишьем на заводах, и она родила девочку. Но не просто девочку. Приняв на руки мокрый комочек, она почувствовала, что это самое совершенное творение на земле. Да и могло ли быть иначе? При таком отце!

Валентина не могла сдержать улыбки. И слез. Она прикоснулась к маленьким векам, потом к крохотным ушкам. С удивлением посмотрела на пухленькие губки и миниатюрный подбородок в форме сердца. Ее охватило ощущение безграничного счастья, когда Йенс, который весь извелся, дожидаясь, пока доктор Федорин откроет дверь спальни, наконец влетел в комнату и вдруг остановился как вкопанный, увидев ее с ребенком. Она заметила изумление, появившееся в его глазах, поняла, какое потрясение он испытал, потому что, как он ни готовился к этой минуте, о том, что это будет так, он не догадывался. У него внутри словно прошло землетрясение. А потом он улыбнулся. Широко, так что щеки чуть не лопнули. С величайшей осторожностью он опустился на самый краешек кровати.

— Валентина, как ты…

— Без сил и совершенно разбита, — перебила она его. — Это совсем не то, что котят рожать.

Она протянула ему дочь, и он бережно принял на руки маленький сверток.

Он долго, наклонив голову, смотрел на все еще влажные волосы огненного цвета. И только когда малышка зевнула, беззвучно открыв ротик, он рассмеялся и перевел взгляд на Валентину. В его глазах была любовь, и им показалось, что они вместе перенеслись в иной, лучший мир.