Бетти Лаймен-Рисивер - Обретение

Ребекка засмеялась.

— Он так счастлив! — сказала она. — Это сразу видно по его умиротворенному лицу.

— Потому что занимается тем, чем хочет.

Ребекка задумалась. Она смотрела в темные окна, словно могла пронзить взглядом стены и черноту ночи и увидеть переходящие один в другой холмы, долины, гигантские деревья, родники, ручейки и реки — все то, что так манило сюда Дэниэла.

— Никогда не думала, что Роман с такой легкостью откажется от разведки… не захочет все время быть там, в этих диких зарослях.

Китти покачала головой:

— Нет, он все равно любит эту глушь! Он всегда мечтал о Кентукки — всегда, с самого начала, и я это прекрасно знала.

Помолчав немного, они прислушались к звонкому стрекоту кузнечиков, кваканью лягушек, доносимым теплым ветром с реки.

— Тебе очень повезло, Китти, — наконец сказала Ребекка, чуть наклоняясь к ней. Лицо ее скрылось в тени. — Для него это поистине благословенно, и для тебя тоже… Все здесь так изменилось, и Роман умеет меняться вместе со всем. А Дэниэлу… — Она глубоко вздохнула. — Дэниэлу очень трудно приспособиться к этим переменам.

— Он все еще хочет переехать в Лаймстоун? — спросила Китти.

— Да. Теперь, когда на Огайо началась навигация, он хочет открыть там таверну. Можешь себе представить? Дэниэл — хозяин корчмы! — Она вздернула свои сильные широкие плечи. — Может, это и к лучшему… Все эти годы я повсюду хвостом таскалась за ним вместе с детьми. Надеюсь, сумею выдержать еще один переезд… если только Дэниэл обретет там счастье и успокоится.

Китти принесла Роману в гостиную кофе, источающий аромат добавленного в него бренди: ему нравилась эта смесь, и Роман всегда выпивал по кружке даже в самую жаркую погоду. С бренди или ромом. Такая процедура стала в их доме чем-то вроде ритуала: Роман сидел на своем виндзорском стуле перед чашкой кофе с трубкой в руке, а Китти рядом с ним принималась либо за починку белья, либо за вязание. Сегодня ей было вдвойне хорошо: Роман только что вернулся из Данвилла после конвента — как раз к ужину.

Мальчики крепко спали, да и незаменимая Эстер улеглась несколько минут назад… Китти, устроившись поудобнее в одном из стульев-качалок, пододвинула к себе корзинку с рваными носками.

— Ну а теперь, — сказала она, заглянув мужу в глаза, — расскажи-ка мне поподробнее о том, что происходило в Данвилле.

Роман фыркнул, вынимая изо рта мундштук:

— Любимая, наконец-то я дома, и ужасно этому рад! Неужели нам не о чем больше поговорить, кроме как о политике? Судя по всему, мальчики чувствуют себя отлично. Чем они здесь занимались в мое отсутствие?

— У Трейса прорезались зубки. Кажется, он так обрадовался твоему приезду, что забыл сообщить тебе об этом, а Полли Латтрем через несколько дней после вечеринки родила еще одного мальчика и после восемнадцатичасовых родов призналась нам с Эстер, что больше никогда не будет заниматься с Томом любовью!

Роман несколько оживился, но Китти видела, что две морщинки у него на переносице так и не разгладились — значит, что-то по-прежнему беспокоило его. И она отважилась спросить его напрямую:

— Что с тобой, Роман? Что тебя тревожит?

— Ничего, — неохотно буркнул он.

— Роман…

Он криво усмехнулся:

— Боже мой, Китти Джентри, тебе крупно повезло, что я из породы верных мужей! Ты, наверное, прогнала бы меня, если бы я был другим.

— Несомненно! — с притворной суровостью воскликнула она.

Пожав плечами, он все рассказал ей.

— Меня выбрали делегатом и поручили вместе с Джорджом Матером представить петицию легислатуре. Но теперь я жалею, что не отказался. — Трубка его потухла, и Роман напрасно нетерпеливо прижимал ее большим пальцем.

— Роман, я ничего не понимаю, — сказала Китти, поднеся ему горящую свечу.

Он прикурил трубку, и облачко дыма поднялось у него над головой. Роман откинулся на спинку стула.

— Ты мне так и не ответил, — напомнила она мужу.

Он громко рассмеялся и перетащил ее со стула к себе на колени.

— Роман! — взвизгнула она, стараясь держать подальше пламя свечи.

Улыбаясь, он взял у Китти свечку и воткнул ее в подсвечник.

— Никогда не думал, что моя жена превратится в зануду… но если тебе непременно хочется докопаться до всех моих мыслей… — Он замолчал, не зная, как ей получше объяснить. — Я хочу отказаться от этой миссии, потому что понимаю, как сильно буду по тебе тосковать… и по мальчикам тоже. Эти двенадцать дней вдали от вас показались мне вечностью… И если теперь еще новая разлука…

Китти вздохнула, заглядывая в его глаза. Она испытывала к нему такую нежность, что готова была разреветься… или закричать. Разве можно быть такой счастливой?! Она провела пальцем по его щеке.

— Тебе нужно ехать, — серьезно сказала она. — Кроме того, лучше тебя с этим никто не справится.

Роман поморщился, на лоб его набежали морщины, рыжие брови сошлись на переносице.

— Нужно строить мукомольную мельницу в устье ручья — лучшего места не найти: можно будет молоть не только наше зерно, но и зерно других фермеров за небольшое вознаграждение или за часть урожая. И еще этой осенью я хотел соорудить канал со шлюзом на реке, пока вода в ней не поднялась, — задумчиво произнес он.

— Ну и что же? Можешь заняться и этим! — не возражала Китти. — У тебя до отъезда еще куча времени! И потом, во всем можно положиться на Тома Латтрема: он со своими парнями продолжит работы, когда ты уедешь.

Отложив трубку, Роман привлек Китти к себе. Поцеловав ее, он запустил руку под ее тонкую блузку.

— Может, поговорим об этом завтра?

— А вдруг Эстер еще не уснула? — прошептала Китти, почувствовав знакомое теплое набухание, которое росло с каждой секундой. Двенадцать дней они не виделись — слишком долгая разлука.

— Ну, тогда…

Глаза его заблестели, он улыбнулся, поставил Китти на ноги и, взяв ее за руку, потянул к двери. Они выбежали из дома. Оказавшись во дворе под необъятным ночным небом, они добежали до родника и, сдерживая смех, устремились в лес. Остановившись возле высоких густых кустов бузины, они, запыхавшиеся, наконец громко рассмеялись.

— Господи, Господи… как же я тебя люблю, родная моя… — сказал Роман, опускаясь с ней на мягкую, сладко пахнущую траву и прижимая ее к себе.

— Роман! — полусерьезно упрекнула она его. — Нельзя же здесь заниматься этим!

— Почему?!

Он лег на нее, и снова в ее горле забулькал смех, ставший вдруг совершенно другим из-за охватившего ее острого желания.

— Нас могут увидеть… — тревожно прошептала Китти, невольно выгибаясь под ним, когда он начал расстегивать пуговицы на ее платье. Его руки жадно гладили ее столь желанное тело.

— Кто же… скажи, кто услышит? — он нашел губами ее губы и крепко прильнул к ним.