Мэрилайл Роджерс - Неразгаданные сердца

— Наконец-то блудная дочь возвращается домой! — Глумливая издевка слов Гилфрея была явно рассчитана на то, чтобы задеть побольнее.

«И опять, встречает Темный Лорд», — тупо отметила про себя Амисия. Однако она была так поглощена своей кручиной, что не смогла сразу придумать какую-нибудь подходящую дерзость из тех, что у нее обычно бывали наготове для такого случая. Она даже не потрудилась поднять на него взгляд.

— Я хотел, чтобы твой будущий супруг сам убедился, насколько необходим железный кулак, чтобы прекратить твои мерзкие, постыдные выходки. — В голосе Гилфрея зазвучало еще более злорадное торжество, когда он увидел, как замерла падчерица, хотя она так и не взглянула на него. — Вот я и привел его сюда пораньше, чтобы он полюбовался, как ты возвращаешься на рассвете — в таком непотребном виде и явно только что из чужой постели. Теперь-то и дураку должно быть понятно: ни один благородный мужчина отныне не сочтет женитьбу на тебе завидной партией.

Не испытывая ни малейшего стыда за свое поведение и желая, чтобы назначенный ей в мужья человек это понял, Амисия гордо вскинула голову — и онемела от изумления. Прямо перед ней стоял Темный Лорд, но с ним были еще двое: ее мать и… Фаррольд!

— Ближе к полудню… нет, не сегодня, а завтра — в часовне замка ты будешь обвенчана с моим сыном, — напыщенно провозгласил барон Гилфрей.

Он торжествовал: наступил решающий момент, к которому он стремился все эти долгие годы, вынашивая мстительные замыслы. Жестокое удовлетворение так и рвалось наружу, когда он добавил:

— И благодаря детям, которых вы с ним наплодите, мой род будет и впредь владеть Райборном.

Даже его гнев против лесного разбойника бледнел и казался незначительным по сравнению со злобной радостью, которую он находил в предвкушении такого будущего. То была вершина его триумфа, то была победа, одержанная им над Конэлом, по чьей милости — так считал Гилфрей — он некогда лишился высокого положения, которое намеревался занимать всю жизнь, и терпел мучительные унижения.

Амисия не намерена была показывать отчиму, каким болезненным оказался нанесенный им удар. Она вздернула подбородок и медленным безразличным взглядом обвела двух его спутников. На лице леди Сибиллы явственно читались печаль и крушение надежд, а Фаррольд смотрел перед собой со стыдом и отчаянием.

— Леди Сибилле не угрожает никакая опасность, — быстро сообщил аббат Петер высокому мужчине, остановившемуся на пороге его аскетической кельи. — Во всяком случае, она сейчас не в более опасном положении, чем была все эти годы после смерти барона Конэла. — Он указал Галену на табуреты возле стола, на котором во время их предыдущей встречи возвышалась горка монет. — Ее страшит не собственная судьба, а участь другого человека.

Гален наклонился, чтобы пройти под низкой притолокой двери, и подошел к тому же табурету, на котором сидел в прошлый раз. Неожиданные слова аббата не удивили Галена. Действительно, его благочестивая крестная никогда не жаловалась на плохое обращение и никогда никого не звала на помощь, если речь шла о ней самой — она обращалась за помощью только тогда, когда под угрозой оказывались безопасность или счастье других людей. Эта мысль заставила его мгновенно насторожиться. Его вопрос прозвучал более резко, чем мог бы ожидать собеседник:

— Другого? За кого же она боится?

Галену показалось, что престарелый священник непомерно долго усаживался на свой табурет. На самом же деле аббат пытался как-то объяснить себе возникшее у него ощущение, что его новости уже вывели Галена из равновесия: заговорило ли в молодом рыцаре разочарование от того, что поиски утратили цель, не успев начаться, или раздражение из-за потерянного времени? Он глубоко вздохнул и дал нетерпеливому посетителю короткое, но понятное объяснение:

— Вчера вечером я был в замке и виделся с леди Сибиллой. Она рассказала мне, до чего додумался лорд Гилфрей, стремясь сохранить за собой Райборн до конца дней своих… и на будущие времена. Он намерен выдать ее дочь замуж за своего незаконнорожденного сына.

— Замуж?!! За сына-бастарда? — Гален был потрясен. Одно лишь предположение, что другой сможет потребовать от Амисии тех ласк, которые так недавно она щедро дарила ему самому — и не один раз — такое предположение было невозможно перенести. Он стиснул зубы, чтобы сдержать протестующий возглас. Когда он проснулся в лесу, в одиночестве, и увидел, как заботливо укрыт ее плащом, то тут же вознес к небесам молитву, чтобы ему было даровано благо как можно скорее предотвратить неведомую угрозу, снова обрести свободу и стать самим собой. И что тогда помешало бы ему явиться в замок Дунгельд под своим настоящим именем и открыто заявить, что Амисия по праву должна принадлежать ему?

Аббат печально кивнул. Однако, погруженный в собственные мрачные размышления, он не смог верно угадать причину, заставившую окаменеть лицо его молодого гостя.

— Леди Сибилла просто убита мыслью об этом предстоящем браке. Она говорит так: да, может быть, я и заслужила кару Господню тем, что десять лет столь беспечно наслаждалась счастьем, выпавшим мне на долю. Но одной женщины, принесенной в жертву жадности Гилфрея, вполне хватило бы, чтобы искупить этот грех.

— Что за вздор! — В тот же миг, когда у Галена вырвались эти слова, он сообразил, что его собеседника может покоробить такое мнение. — Приношу извинения, святой отец, но уж конечно Господь не стал бы карать такую праведницу и в то же время допускать, чтобы мерзкая тварь вроде Гилфрея осталась безнаказанной.

Аббат плотно сжал губы, чтобы удержаться от неуместной усмешки, вызванной чистосердечной реакцией Галена; глаза его блеснули. Было очевидно, что за обличьем взрослого мужчины все еще скрывается мальчик, воспитанный отцом, которому всегда претили увертки вроде присказки «от того, что приврал, еще никто не умирал», и который в любом деле требовал прежде всего правды. Это наблюдение позабавило аббата, но, сохраняя самый серьезный вид, он ответил:

— Я согласен, что леди Сибилла — безгрешная женщина, и не верю, что трудности ее жизни ниспосланы ей в наказание свыше. Однако пути Господни неисповедимы, и Он может использовать даже зло ради совершения некоего блага, призвав ее снова для служения Ему. А насчет твоих последних слов… Ты никогда не видел лорда Гилфрея, иначе бы ты знал, что он отнюдь не «остался безнаказанным». Он тяжело болен, болен и телом, и духом. Он знает, что дни его на земле сочтены, а загробная жизнь ему предстоит самая неприятная. Несомненно, как раз по этой причине он так отчаянно стремится удостовериться, что хоть какая-то часть его самого останется в этом мире; именно поэтому он жаждет стать родоначальником могучей и знатной династии на земле.