Джейн Гуджер - Идеальная жена

— Ты уверен, Генри?

Генри опять схватился за подбородок.

— Я позабочусь о том, чтобы у нее не осталось никаких сомнений.

Он не позволит ей догадаться, что она, возможно, погубила его навсегда. Но когда Энн войдет в его офис, он противопоставит ей свой план, который испортит все удовольствие, которое она надеется получить, уничтожив его. Несмотря на то, что он допускал ее право на месть, он не мог ей позволить насладиться победой над ним.

— Откуда ты узнал о том, что она запланировала? — спросил Алекс.

— Ее мать, пытаясь объяснить ее визит ко мне в «Морской Утес» навестила полковника Манна, а он в свою очередь попытался выудить у меня деньги в награду за молчание.

— Черт, Генри, неужели ты веришь такому дегенерату, как Манн? Ты же не заплатил ему?

— Нет. Но его посыльный, Леклер, знал о том, что я сделал Энн предложение, и что она еще не дала согласия. — Генри вновь отхлебнул из своей фляги и передал ее Алексу. — Никто не знал о том, что я сделал ей предложение, кроме тебя и мисс Лейден.

— Мисс Лейден, — задумчиво сказал Алекс, прежде чем приложиться к фляжке.

— Как я выгляжу? — спросил Генри.

— Не так плохо, как чувствуешь себя, — ответил Алекс, бросая на друга критический взгляд.

— Если ты не хочешь стать свидетелем финальной сцены, тебе бы лучше убраться из моего офиса, — Генри изо всех сил пытался выглядеть спокойным. — Похоже, прибыла мисс Фостер.

«Ты мой сын, Генри. Как бы я хотел при жизни сказать тебе об этом. Я отказался от прав на тебя, когда позволил Элизабет соблазнить Уолтера. С того момента будущее было предопределено.

Смущенный и до смешного гордый Уолтер сказал мне, что они с Элизабет вынуждены перенести дату свадьбы на более ранний срок. Каким ударом для меня были его слова! Я знал, что ребенок, которого носит Элизабет, — мой.

Первые несколько лет после своей поспешной свадьбы Элизабет и Уолтер жили в моем доме в Нью-Йорке, правда, в другом его крыле. Твоя мать была прекрасна, когда носила тебя. Теперь я думаю, что Уолтер жил в моем доме, чтобы помучить меня. Мне хочется надеяться, что он был достаточно умен для того, чтобы догадываться о наших с Элизабет отношениях. Иногда она смотрела на меня со странным выражением на лице, грациозно поглаживая нежной ручкой свой округлившийся живот. Я уверен, она хотела дать мне понять, что помнит, кто настоящий отец ее ребенка. Это было жестоко, но такова была ее сущность.

Как я хотел почувствовать, как ты растешь у нее внутри, разделить с ней эту радость! Я ждал твоего появления — моего ребенка, моей крови и плоти. Я невыразимо страдал. Не забывай, несмотря на все, что сделала твоя мать, я любил ее каждым своим дыханием. И я желал ее. Когда мои страдания сделались невыносимыми, я стал грубым и жестоким. Я стал тем человеком, которого ты знаешь. Это была такая боль, Генри, любить ее и знать, что я никогда не буду с ней, знать, что я никогда не смогу стать отцом ребенку, которого я любил даже больше, чем Элизабет. Я не мог этого вынести. Я выгнал их из моего дома. Я поклялся себе, что буду держаться подальше от них. Но не смог. Летом я приезжал в «Морской Утес», когда жизнь вдали от тебя и Элизабет становилась совсем непереносимой.

Я часто вспоминаю тебя совсем маленьким. О Боже, Генри, ты был для меня чудом! Я мог смотреть на тебя часами, боюсь прикоснуться к тебе, боясь, что Элизабет запретит мне видеться с тобой. Не знаю, была ли Элизабет когда-нибудь по-настоящему счастлива, но после ее замужества свет, который сиял в ней, погас. Она всегда была жестокой, но после свадьбы ее жестокость стала еще изощреннее. Это может показаться странным, но Элизабет отнеслась к клятве, данной ею в церкви, очень серьезно, ибо она никогда больше не пыталась соблазнить меня или кого-нибудь другого. Она полностью посвятила себя твоему отцу, и это привело ее на край пропасти.

Единственное счастье ее жизни заключалось в тебе».

Энн вошла в ворота склада и окунулась в смесь сотни разных запахов, среди которых ей все же удалось различить тонкий аромат одеколона Генри. Ритмичный звук пилы перекликался со стуком ее сердца. Перед ней стояла изящная яхта, почти готовая к плаванью, но пока еще без парусов. Пробивающееся из окон, расположенных под потолком, солнце золотило своими лучами горы стружек, лежавших на полу.

— Эй! Здесь есть кто-нибудь? — крикнула она.

Услышав шаги, она обернулась.

— Здравствуйте, мисс Фостер. Вы сегодня прекрасно выглядите, — сказал Алекс, подойдя к ней. Она так нервничала, что не заметила расстроенного выражения его лица.

— Здравствуйте, мистер Хенли. Не могли бы вы сказать мне, где Генри?

— Поднимитесь по этой лестнице, — ответил Алекс, кивнув в том направлении, откуда только что появился сам. — Вы случайно не знаете, найду ли я мисс Лейден сейчас дома?

— Думаю, что да. Извините меня, мистер Хенли, — сказала она, поднимаясь по ступенькам, которые символизировали конец путешествия, начавшегося два года назад.

Она не услышала ответа Алекса из-за того, что сердце стучало громче, чем ее шаги по ступенькам металлической лестницы. Дойдя до конца лестницы, Энн остановилась и глубоко вдохнула. Ах, почему ей так больно? Почему она не может спокойно войти в его офис, чувствуя себя триумфатором, и сказать ему — нет, я не выйду за тебя замуж, Генри Оуэн, потому что ты самый жестокий человек, созданный Богом?! Вот что Энн должна сказать, но она боялась, что вместо этого расплачется и убежит, так и не сказав ему всех этих слов.

Она еще раз глубоко вздохнула и постучала в стеклянную дверь.

— Войдите.

Энн взялась за дверную ручку, полная решимости встретиться с Генри и уверенная в том, что если у него есть сердце, она разобьет его. Но не успела она толкнуть дверь, как Генри открыл ее со своей стороны.

— Господи, как я соскучился по тебе, — сказал он, заключив ее в такие крепкие объятия, что у нее захватило дух. Она невольно обрадовалась, почувствовав тепло и силу его тела, но заставила себя оторваться от него, упираясь руками в его плечи. Он внимательно посмотрел ей в глаза и сказал: — Если бы ты знала, как сильно я тебя люблю, Энн. Он поцеловал ее, прижал к себе покрепче и повторил: — Если бы ты только знала.

— Генри, я… — попыталась она что-то сказать, но его губы заставили ее умолкнуть. Она вырвалась: — Генри, пожалуйста. — Его горячие губы вновь приникли к ее рту. От ее решимости почти ничего не осталось, он уничтожил ее всего одним лишь поцелуем. Но нет, в этот раз — нет. Она вздохнула, «О Господи, как он целуется!»

— О Генри, — простонала она.

— Прошу тебя, — сказал Генри, его голос был хриплым, его руки медленно двигались, скользя от ее плеч вниз. Одной рукой он обнял ее за бедра и прижал к своему возбужденному жезлу любви. Другой рукой он ласкал ее полную грудь, большим пальцем надавливая на сосок, который мгновенно стал твердым.