Джейн Гуджер - Идеальная жена

— Я думаю, что согласилась бы выйти за него замуж независимо от того, что написано в этой газете, — сказала Энн, — это просто заставляет меня дать Генри ответ скорее, чем мне бы хотелось.

Беатрис вскочила и подбежала к Энн.

— Ты вовсе не обязана выходить за него! Он был так жесток с тобой.

— Я знаю это. — Лицо Энн приобрело суровое выражение. — Но я также знаю, какой он теперь. Я люблю его, Беа. Разве ты не можешь этого понять?

— Я могу это понять, — Беатрис закрыла глаза. — Вот только ты не знаешь… — она заставила себя умолкнуть.

— Чего я не знаю?

— Ты не знаешь его достаточно хорошо, — пробормотала Беатрис.

Энн рассмеялась.

— Я знаю Генри, его плюсы и минусы. Прежде я любила его, потому, что он казался мне воплощенным совершенством. Теперь я люблю его, несмотря на его недостатки.

— Да, но любит ли он тебя, несмотря на твои недостатки?

Последние слова Беатрис не давали Энн покоя. Будет ли Генри любить ее, если она превратиться в ту уродливую толстуху, которой когда-то уже была? Она не знала ответа и боялась спросить у него об этом. Она надеялась, что Генри привлекает не только ее хорошенькое личико.

Если это так, то почему он не полюбил ее два года тому назад?

Энн смотрела на свое отражение в зеркале. Разве я не такая же, как прежде? Она закрыла глаза и вспомнила ту застенчивую тихую полную девушку, безответно влюбленную в одного из самых красивых мужчин Ньюпорта. Теперь же она стала красивой, «красоткой из Ньюпорта», согласно определению полковника. И все благодаря потере нескольких килограммов веса?

— Нет, — сказала она своему отражению. За два года, прошедшие после ее замужества, Энн потеряла большую часть себя. Из неуклюжей девушки она превратилась в женщину, способную войти в клетку к тиграм и сделать вид, будто она их не боится. Энн улыбнулась своему отражению и подумала, что стала такой, какой мечтала — уверенной в том, что Генри любит ее со всеми ее достоинствами и недостатками.

— Мисс Фостер, — окликнула ее горничная, — приехала миссис Фостер.

Отражение в зеркале сморщилось.

— Моя мать приехала?

— Да, приехала, и ты должна объяснить мне это, — сказала Франсин, размахивая экземпляром ненавистного бульварного листка. — Неужели ты навлекла недостаточно позора на нашу семью? Мне пришлось надеть густую вуаль, чтобы выйти из дому. Какой позор! Но я все же должна исполнить материнский долг.

Франсин Фостер была вся в черном, как в глубоком трауре, и выглядела совершенно измученной. Энн почувствовала себя виноватой. Ее мать никогда не любила путешествовать и то, что она появилась в Ньюпорте всего два дня спустя после выхода «Саунтерингз», само по себе было почти подвигом. Энн не видела свою мать более полугода. Франсин навестила Энн в ее городском доме по требованию своего мужа, отца Энн, который, к удивлению, был единственным в семье, кто замолвил словечко в ее защиту.

— Должна сказать, что для девушки, вызвавшей такой скандал, ты выглядишь хорошо.

— Пожалуйста, мама, от твоих слов у меня болит голова.

— Не груби матери, — сказала Франсин таким тоном, словно Энн все еще была двенадцатилетней девочкой. — Я требую объяснений по поводу статьи полковника Манна.

— Почему бы тебе не потребовать объяснений у самого полковника Манна, мама?

Франсин изумленно уставилась на дочь.

— Ты стала такой грубой, Энн. Наверное, ты заслуживаешь своего положения. Но наша семья этого не заслуживает.

— Мне очень жаль. — Энн сжала ладонями виски. — Прости. Последние несколько дней были для меня очень трудными.

— Да, не сомневаюсь. Я чуть не заболела, — сказала Франсин, грациозно падая в ближайшее кресло. — Мы должны поправить ущерб, нанесенный репутации нашей семьи этой статьей. Скажи мне, Энн, это правда?

— Да. Но я ездила туда из лучших побуждений и не думала, что мой визит получит огласку. Видишь ли, мама, Беа и я разработали замечательный «план» мести мистеру Оуэну, — сказала Энн и начала пересказывать весь их невероятный план. — Я поехала на Джеймстаун, чтобы вырвать у него признание в любви и отказать ему. Но случилось так, что я тоже призналась ему в любви.

— Да?

— Да. Генри попросил меня выйти за него замуж, и я думаю, что приму его предложение.

Франсин неуверенно улыбнулась, как будто взвешивая, хорошо ли будет для семьи, если Энн снова выйдет замуж за Генри.

— Ну, тогда все хорошо. Если бы только не эта ужасная статья полковника Манна. Я поговорю с твоим отцом. Я уверена, когда он узнает, что ты помолвлена, все будет забыто и прощено. Напиши мне, дорогая.

— Ты уезжаешь?

— Конечно. Я все еще не могу показываться в этом городе. — Она трагически вздохнула. — Я так скучаю по Теннисной Неделе… Ах, ну да ладно. Возможно, в следующем сезоне, когда ты будешь замужем и наше доброе имя будет восстановлено. Пожалуйста, постарайся хорошо себя вести, Энн. Ах, я пришлю тебе кое-что к свадьбе. Я очень надеюсь, что твой отец согласится на ней присутствовать. — С этими словами мать распрощалась, оставив Энн с таким ощущением, будто она съела целую коробку лакричных [2] Лакрица (солодка голая) — многолетнее травянистое растение семейства бобовых. Обладает нежным ароматом и приторно-сладким вкусом. В пищевой промышленности солодку используют для производства газированной воды, конфет, пастилы. леденцов.

Офис Генри окнами выходил на его яхтостроительное предприятие. Это была небольшая комната под самым потолком большого склада, который Генри арендовал уже в течение четырех лет. Воздух внутри был густым от запаха стружек, лака и моря — склад стоял на сваях прямо над водами ньюпортской бухты. Рабочие наводили последний глянец на восемнадцатиметровую яхту, которую заказал один бизнесмен из Филадельфии, ни дня в своей жизни не ходивший под парусами и, похоже, собиравшийся использовать судно в качестве ночного клуба. По крайней мере, он заказал только парусное оснащение и отказался от парового двигателя. Генри работал над новым проектом, когда стук по косяку открытой двери прервал его размышления.

— Генри Оуэн?

Генри поднял голову и увидел перед собой человека, замершего в вызывающей позе. Он был одет в шоколадно-коричневый пиджак, из-под которого виднелся ярко-зеленый жилет и кремовые брюки, достаточно короткие, чтобы выставить на всеобщее обозрение красные носки.

— Андрэ Леклер. Я работаю…

— Я знаю, на кого вы работаете. А теперь можете уходить. Вас сюда не приглашали, — сквозь зубы процедил Генри, потушив сигару, которая дымилась в пепельнице на столе. Угроза в его взгляде читалась так ясно, что только дурак мог этого не заметить.

Леклер вовсе не был дураком. Он отступил на шаг, вынул руки из карманов и выставил их ладонями вверх, демонстрируя свою сомнительную открытость.