Татьяна Романова - Кассандра

— Да, рана неприятная, — протянул доктор, раздвинув пропитанные запекшейся кровью волосы. — Придется обрабатывать и зашивать.

Он достал из кармана старого пальто такой же потрепанный футляр с хирургическими инструментами и бутылку виски. Велев Полли нагреть много горячей воды и нарвать чистых тряпок на бинты, сам взял из футляра ножницы и начал осторожно срезать волосы вокруг места, откуда сочилась кровь. Наконец показалась длинная рана в основании черепа девушки.

— Ну, твоей подруге повезло: что бы на нее ни упало, оно соскользнуло, и похоже, ее голова была закрыта чем-то, что смягчило удар. Скорее всего, это была ротонда, проверь мех, если найдешь кровь, значит, так оно и есть, — сказал доктор.

Полли отвернула края ротонды мехом вверх и увидела на поле следы крови.

— Ну, видишь, кое-что я еще соображаю, — довольно констатировал доктор.

Они перенесли девушку на стол. Доктор обмыл инструменты в виски, а тряпкой, смоченной в том же напитке, обмыл кровь с головы пострадавшей, перекрестился и начал осторожно исследовать повреждения. Кость была рассечена, но, слава богу, не раздроблена. Доктор с облегчением вздохнул и стал зашивать рану. Через полчаса все было кончено. Они вдвоем перенесли девушку на топчан, положив на бок, так, чтобы рана не касалась подушки.

— Ну, а теперь ее жизнь в руках Божьих, — вздохнул доктор, — я сделал, что мог, дай ей Бог удачи, все должно получиться.

Полли протянула ему серебряную монету, но врач устало отмахнулся.

— В ночь перед Рождеством все должны делать добрые дела, ты ее подобрала, а я прооперировал, — философски заметил он, — пусть поправляется.

Он собрал свои инструменты и початую бутылку виски, простился с Полли и ушел к себе. Женщина пододвинула стул к постели несчастной девушки и села у ее изголовья. Бедняжке было не больше шестнадцати лет, Полли была немногим старше, когда родила своих покойных сыновей. Может быть, Бог послал ей эту девушку, чтобы она выходила ее и заботилась о бедняжке, как о своей дочери. Женщина представила, что перед ней лежит ее выросшая девочка, когда-то не прожившая и нескольких минут. Сегодня в мир пришло Рождество, и, может быть, это — главный подарок в ее жизни. Она посмотрела в бледное лицо с закрытыми глазами, и поверила в чудо.

Усталая Полли поднялась со стула, на котором провела почти две недели. Следовало хотя бы заварить себе чаю. Есть женщине совсем не хотелось, аппетит ушел вместе с последними силами. Полли чувствовала, что если девочка, как она привыкла называть незнакомую девушку, умиравшую в ее доме, не придет в себя еще пару дней, то она сама ляжет рядом с ней на старенький топчан и уснет навсегда.

Незнакомка так и не открыла глаз. Сразу после операции она лежала как мертвая, с ледяными руками и ногами, и только чуть слышное дыхание подсказывало чуткому уху, что девушка жива. Но на следующий день все изменилось: тело бедняжки запылало в жару, дыхание сделалось хриплым, а потом начался бред. Больная то лежала тихо, а то начинала выкрикивать бессвязные фразы, начало и конец которых то ли тонули в черном тумане ее кошмаров, то ли просто не были слышны. Понять хоть что-нибудь из слов девушки Полли не могла, но зато запомнила имя, которое больная повторяла беспрестанно — Кассандра.

«Видно, ее так зовут, — догадалась Полли, — красивое имя».

Доктор, прооперировавший девушку, заходил несколько раз. Полли даже не звала его, он приходил сам и денег за визиты не брал. Врач сказал женщине то, что она уже и так поняла сама: девушку треплет лихорадка. Но причины болезни он назвать не мог, возможно, что она простудилась, лежа на мерзлой земле у Ковент-Гарден, а может быть, дело было в ране. Доктор посоветовал Полли обтирать девушку, снимая жар, и класть холодные компрессы на ее лоб.

— Можно было бы давать настойку опия, — рассуждал врач, — но она все равно сейчас боли не чувствует, поэтому в этом нужды нет. Все в руках Божьих.

Он осматривал рану, признаков нагноения не было, это видела и сама Полли. Постояв в очередной раз над бледной пациенткой, доктор уходил, наказав женщине дать ему знать, если больной станет хуже. А Полли привычно садилась на стул с высокой спинкой и клала на колени вязание. Ее шарф стал уже очень длинным, а печальное дежурство все не кончалось.

Вот и сейчас, поднявшись, женщина привычно глянула в лицо бедняжки и, не заметив на нем никаких признаков улучшения, печально вздохнула и пошла к камину, чтобы подвесить на огонь старый медный чайник. Огонь в очаге уже догорал, Полли подошла к ящику с углем и начала пересыпать черные куски под решетку для чайника, стараясь быть экономной, когда шум, нарушивший тишину дома, привлек ее внимание. Женщина повернулась к топчану и увидела, что ее девочка пытается встать с постели, но ослабевшие руки и ноги не слушаются ее, и она валится обратно на подушки.

— Слава Богу! — воскликнула Полли, бросаясь к больной, — ты пришла в себя!

Она обняла худенькие плечи девушки и бережно уложила ее обратно на подушки.

— Тебе нельзя так резко подниматься, — объяснила женщина, — у тебя разбита голова, доктор сделал операцию, но мы так и не знали, успешно или нет. Ведь ты почти две недели не приходила в сознание.

Девушка с таким ужасом смотрела на нее, что Полли растерялась. Истолковать этот взгляд как-нибудь по-другому она не могла. Лицо незнакомки, и так бледное, стало совсем бескровным, даже серым. Она открыла рот, пытаясь что-нибудь сказать, но из ее горла вырвался слабый хрип.

— Ничего, милая, это от жара, что тебя мучил. Сейчас я дам тебе водички, и горло смягчится, — ласково заворковала Полли, поднося к губам девушки кружку с водой.

Та жадно глотнула, закашлялась, а потом начала пить потихоньку, пока не выпила всю кружку на радость своей сиделке. Та, как все в бедных районах Лондона, всегда считала, что если человек пьет во время болезни, значит, он выживет.

— Ну, вот и славно, теперь ты обязательно пойдешь на поправку, — радостно объявила Полли, ставя кружку на стол, — раз пьешь, значит, будешь жить.

— Спасибо, — тихо, почти неслышно, произнесла девушка, потом собралась с силами и спросила: — А кто вы?

— Я Полли Дженкинс, ты лежишь в моем доме почти две недели после того, как я подобрала тебя у Ковент-Гарден, — объяснила женщина и спросила: — А тебя как зовут?

Девушка помолчала, потом подняла на Полли огромные на исхудавшем лице золотисто-карие глаза и растерянно сказала:

— Я не знаю.

Полли сразу поняла, что девушка говорит правду. Эти глаза не могли лгать. Значит, болезнь отняла у ее девочки память. И хотя женщина понимала, что бедняжке нужно помочь все вспомнить, но в глубине души она обрадовалась. Сейчас, без имени и без семьи, ее девочка была одна в целом мире, и кроме Полли у нее никого не было. Наконец, женщина могла быть хоть кому-то матерью. Радость теплой волной пробежала в душе Полли, и она, сев на кровать, обняла больную и ласково провела по ее остриженной голове.