Розмари Роджерс - Связанные любовью

— Ну?

— По ее словам, с юга приехали человек восемь-десять. Окружили постоялый двор. Двое или трое остались снаружи, несколько вошли внутрь, загнали всех в кухню и запретили выходить. У двери поставили человека с большим ружьем.

— Другими словами, она ничего не видела?

— Нет. Но после того, как эти люди уехали, она прошла по комнатам и все осмотрела.

— И что обнаружила?

— Говорит, они забрали с собой молодую женщину, вдову, с двумя слугами.

Даже ожидая чего-то в этом роде, Стефан вздрогнул, словно от удара в живот.

— Проклятье.

— Еще она сказала, что в комнате вдовы все было перевернуто, как будто там искали какое-то сокровище.

Стефан помолчал, собираясь с силами. Надо поскорее заканчивать здесь и продолжать погоню.

— Что это были за люди?

— Грубые, вульгарные, грязные.

— Англичане?

— Русские, хотя она утверждает, что слышала и голос англичанина.

Опять этот чертов англичанин.

Зачем какому-то англичанину Софья? Что ему от нее нужно? И главное, что он собирается с ней делать?

— Давно они уехали?

— Полчаса назад, может быть, немного больше. Стефан поерзал в седле, готовясь продолжать погоню.

— Далеко они уйти не могли.

— Один момент, ваша светлость, — негромко сказал Борис.

— Что еще?

— Эта женщина сказала, что вещи вдовы остались в комнате.

Стефан уже собирался высказать свое мнение насчет жутких черных платьев и шляпок с вуалью, но остановился.

Если Софья действительно в руках врагов, то к тому времени, как он ее спасет, бедняжка будет в отчаянии.

Он утешит ее, вернув то, что она считает утраченным навсегда.

— Собери все.

Санкт-Петербург

Стоя перед зеркалом, Геррик Герхардт поправлял узел шейного платка. Оделся он достаточно скромно, и только несколько медалей, приколотых к черному сюртуку, оживляли строгий вид.

Маленький дом, прятавшийся в тени Зимнего дворца, был также лишен того пестрого, пышного великолепия, что так радует русскую душу. Мебель, прочную и массивную, он купил у местных мастеров, а единственным украшением обитых деревянными панелями стен служила коллекция из полудюжины картин военной тематики, собранная им на протяжении ряда лет.

Проводя большую часть времени при роскошном русском дворе, Геррик находил облегчение в таком месте, где мог спокойно вытянуть ноги и ни о чем не думать.

Он едва закончил утренний туалет, как в дверь постучали. Геррик не успел повернуться — дверь открылась, и на пороге предстал лакей с нервным выражением на юном лице.

— Простите, господин, но к вам посетитель.

Геррик удивленно поднял бровь. Гостей к себе домой он приглашал редко и принимал их только после того, как знакомился с отчетами своих многочисленных осведомителей. Ему никогда бы не удалось достичь положения ближайшего советника Александра Павловича, если бы он позволял застать себя врасплох.

— Так рано? Кто там? Лакей осторожно прокашлялся.

— Я не совсем уверен…

— То есть как?

— Это дама. Брови сошлись. Геррик почувствовал ловушку. Враги уже не раз предпринимали попытки покончить с ним, устроив какой-нибудь скандал.

— Дама?

— Под вуалью. Геррик быстро оценил положение. Отослать незваную гостью не составило бы труда. Состоявшие у него на службе опытные солдаты были бы рады защитить своего командира. Однако женщина могла прийти с серьезным делом.

— Куда ты провел ее?

— В столовую. Надеюсь, я не сделал ничего плохого?

— Ничего. — Геррик ободряюще улыбнулся юноше. — Я сейчас спущусь. Пожалуйста, позаботься о том, чтобы нам не мешали.

— Да, господин.

Смущенный, лакей козырнул вместо того, чтобы поклониться, и торопливо вышел. Геррик усмехнулся, достал из ящика заряженный пистолет, сунул в кобуру под сюртуком и отправился в столовую, находившуюся в задней половине дома.

Войдя в ярко освещенную комнату со столом вишневого дерева, стульями и внушительным буфетом, он остановился и посмотрел на стоящую возле окна элегантную женщину.

Как и предупреждал лакей, лицо ее скрывала густая вуаль, а фигуру — черное французское платье, стоившее, судя по качеству ткани и покрою, немалых денег.

Женщина из высшего общества.

Интересно.

Словно почувствовав его взгляд, гостья резко повернулась. В руке она держала сложенный листок.

— Наконец-то.

Геррик медленно прошел вперед.

— Простите, что заставил ждать, но я никак не ожидал к завтраку незнакомку.

— Не такую уж незнакомку, — пробормотала женщина, нетерпеливым жестом поднимая вуаль, под которой обнаружилось красивое бледное лицо, обрамленное сияющими черными волосами. Темные, слегка раскосые глаза были лишь чуточку светлее.

— Мария. — Геррик замер от неожиданности. — Вы что, совсем лишились рассудка?

— Мне нужно было срочно с вами повидаться.

— Могли бы прислать записку. Если кто-то проведает, что вы приходили сюда, нас обоих ждет неприятное объяснение перед императором.

Она небрежно махнула рукой — строгие правила, по которым жило большинство женщин света, никогда не значили для нее слишком много.

— Никто ничего не узнает, а ждать я не могла.

Подавив желание тряхнуть гостью как следует и, может быть, втемяшить в ее прелестную головку хоть чуточку здравого смысла, Геррик пригляделся внимательнее и заметил в беспокойных глазах признаки едва сдерживаемой паники.

— Что случилось?

— Вот.

Не говоря больше ни слова, Мария протянула ему листок. Холодок предчувствия тронул сердце Геррика Герхардта еще до того, как он прочел требование выкупа: сто тысяч рублей за возвращение Софьи.

— Как вы это получили? — спросил он осипшим вдруг голосом.

— Оно лежало на моем туалетном столике утром, когда я только проснулась.

Значит, этот мерзавец осмелился проникнуть в дом к княгине!

— Вы поговорили с прислугой?

— Конечно, — бросила Мария, обнимая себя обеими руками и пытаясь унять бившую ее дрожь. — Все клянутся, что ничего не слышали ночью и что двери и окна были заперты. Геррик…

Взяв княгиню за руку, он подвел ее к небольшому дивану в углу комнаты.

— Садитесь, Мария. — Усадив близкую к истерике женщину, Геррик и сам опустился рядом и взял ее за руку.

— Я не должна была посылать ее в Англию…

Полностью соглашаясь с княгиней, Геррик тем не менее оставил эти мысли при себе. В данный момент важно было только одно: как можно скорее спасти Софью.

— Не корите себя. Вы не могли знать, насколько опасны ваши враги и как далеко они готовы зайти в своих намерениях.

Уловив невысказанное неодобрение, Мария состроила гримасу:

— Не надо меня утешать. И не надо преуменьшать мою вину. Посылая Софью в Англию с этим безумным поручением, я думала только о себе. Я так боялась, что Александр узнает о моей неосторожности, о той опасности, которой я его подвергла. Я думала, что он никогда… никогда не простит меня. — Долго собиравшиеся слезы прорвали плотину и потекли по бледным щекам. — Теперь я никогда себя не прощу.