Диана Крымская - Черная роза

Однако, когда Дом взял в руку длинный обоюдоострый одноручный меч и несколько раз ловко перекинул из правой руки в левую, примеряясь к его тяжести и проверяя баланс и центровку клинка, Жан-Жак невольно насторожился.

Но вот мальчики встали в боевую стойку, — и поединок начался. Оруженосец герцога сразу пошел в наступление, делая неуловимо быстрые выпады; Дом отступил, почти не парируя; но, как заметил паж, отступил так, чтобы Жан-Жак повернулся лицом к солнцу.

«Хитрый, щенок!» — подумал юный парижанин; но подобная тактика была ему хорошо известна, и он не купился на эту уловку. Он теснил Руссильона к парапету, стремясь зажать юнца в угол, так как понимал, что тому не по силам ближний бой; Дом же стремился к схватке на расстоянии, потому что в ней нужны были больше быстрота и ловкость, а именно эти качества давали сыну Руссильона некоторое преимущество перед явно сильнейшим противником. Парируя удары Жан-Жака, мальчик ускользал в сторону, не давая прижать себя к стене, выжидая и одновременно экономя силы, зная, что в бою с тяжелым мечом они терялись очень скоро.

Глаза Дома были сощурены, рот плотно сжат, лицо было бледным и напряженно-сосредоточенным; он ждал ошибки противника… и дождался. Жан-Жак, обманутый отступлением Руссильона и не ожидающий нападения, замахнулся для рубящего удара, — этот удар легко мог раскроить череп, — и тут Дом легко упал на колено, нанес молниеносный выпад — и клинок его вонзился в левую ногу оруженосца Черной Розы, ниже бедра. Оба мальчика вскрикнули одновременно: сын графа — победно и с радостью, герцогский паж, уронивший свой меч, — от боли и удивления.

Опустив клинок и не пытаясь напасть на обезоруженного соперника, Дом смотрел на кровь, струящуюся между пальцами Жан-Жака, который прижал к ране руку; и последний с изумлением увидел, что на лице Руссильона, сменяя гордость и торжество, появляются новые чувства — раскаяние и сострадание.

«Этот ублюдок смеет меня жалеть!» — и бешенство овладело оруженосцем, утроив его силы и заставив забыть о боли в раненой ноге. Бросившиеся к соперникам Жерар и Филипп были остановлены резким криком парижанина:

— Нет, я не сдаюсь! бой не окончен! Это просто царапина! Мы продолжаем схватку!

Тяжело дыша, Жан-Жак с ненавистью смотрел на очень бледного и немного растерянного тем, что раненый противник хочет продолжить поединок, Дома.

— Ну, Руссильон, — негромко процедил паж, — это была просто разминка… А теперь будет настоящий бой — и, клянусь Всевышним, я не буду сыном графа де Сю, если мой клинок не напьется твоей крови!

…И он, почти не хромая, подняв с земли свое оружие, с диким воплем бросился на Дома.

Теперь оруженосец крутил тяжелый меч, делая им широкие дугообразные движения, стремясь ошарашить соперника и не дать ему даже пустить свое оружие в ход. Маневр Жан-Жака удался, — Дому все еще не удалось сосредоточиться, и он начал отступать, обороняясь и не пробуя нападать, видя перед собой одно сверкающее лезвие, которое, казалось, атакует со всех сторон.

Его единственным преимуществом было проворство, так как раненный в ногу парижанин не мог теперь быстро двигаться и поворачиваться. Филипп, ломая от ужаса руки, воскликнул:

— Святители небесные! Надо их разнять!

— Поздно, — мрачно изрек Жерар. Он никогда не видел Жан-Жака в таком исступлении, и был уверен, что минуты Дома сочтены. А Жан-Жак готовился нанести свой венецианский удар; правая рука его, вращавшая клинок, начала уже уставать; надо было одним ловким движением перебросить его в левую — и тогда… Он был уверен в победе! Он видел, как герцог Черная Роза в бою с тремя противниками уложил их всех по очереди этим ударом!

Дому же больше не хотелось крови. «Да, — сказал он себе, — я хочу остановить это! Но как сделать так, чтобы мы оба остались в живых, если этот безумец поклялся убить меня?»

…Прервем ненадолго эту трагическую сцену и вернемся в залу, к герцогу Черная Роза. Расставшись с де Брие (граф вышел из башни в тот момент, когда мальчики поднимались по лестнице на площадку), он дожидался Руссильона. Последний, отдав распоряжения Бастьену и переговорив с отцом Игнасио, возвращался к своему будущему зятю в несколько расстроенном состоянии.

Слова священника не успокоили старого отца, как он того ожидал; наоборот, они породили в сердце графа сомнения и неуверенность.

Капеллан сказал, что Мари-Флоранс была очень нежно привязана к Гийому Савиньи и надеялась, что, несмотря на бедность юноши, Руссильон даст согласие на их брак. Отказ графа был для девушки очень сильным ударом.

«Ваша дочь — натура глубоко чувствующая и очень впечатлительная, — говорил священник, — хотя внешне она всегда так выдержана и спокойна…»

Однако, продолжил он, после отъезда графа Дюваля и его пажа из Руссильона, Мари-Флоранс ни разу не пришла к нему на исповедь; капеллан лишь видел, что она стала очень много времени проводить в часовне, и порой выстаивала на коленях перед распятием всю ночь.

«И что бы это значило, святой отец? — спросил граф священника.

«Я полагаю, что Гийом Савиньи по-прежнему держит в плену сердце Мари-Флоранс; но, как послушная дочь, она покорилась вашей воле, и теперь молитвами и постом наказывает себя за не одобренное вами чувство к этому юноше.»

Это, несомненно, было правдой. Итак, его дочь была влюблена, — герцог был прав!

И теперь Руссильону предстояло принять важное решение, — решение, от которого зависела судьба Мари-Флоранс, — и не только её.

Он нежно любил всех своих пятерых девочек, и Мари-Флоранс не была исключением. «Я могу сказать монсеньору, что сердце её занято, и тогда… тогда он должен будет жениться на одной из трех моих младших. На ком? Мари-Николь и Мари-Анжель — совсем крошки. Конечно, браки нередко заключаются и между детьми гораздо младше; но все же… все же… А если не они, тогда остается Мари-Доминик, моя любимица! Ей уже тринадцать, и она почти взрослая. Наверняка, герцог выберет её! — Старик даже вздрогнул. — Боже всемогущий! Она ненавидит самое имя Черной Розы, её трясет, когда она слышит упоминания о нем! И ей — стать его женой?!! Да она или выбросится из окна замка, или… или зарежет его в постели в первую брачную ночь!»

И граф снова содрогнулся, представив себе, что будет, если в его замке совершится такое страшное преступление — да ещё против кузена короля! Нет, допустить этого нельзя… Что же делать?

И тут Руссильон вспомнил, как много лет назад он посватался к прекрасной и юной Мари де Шеном. Ему уже было около сорока, а ей не исполнилось и шестнадцати. Но он был знатен, могуществен и богат, — и родители Мари с радостью дали свое согласие. Поговаривали, что девушка любит другого — своего дальнего родственника, бедного, но очень красивого. Но Мари вышла за Руссильона и, хотя и не сразу, своей нежностью, доверием, безграничным обожанием граф завоевал сердце рыжекудрой красавицы. Они прожили в мире и согласии много лет, и он готов был поклясться, что его жена счастлива в замужестве!