Диана Крымская - Черная роза

Молодая женщина соскользнула с седла.

— Мы приехали, любимый, — сказала она Роберу. Он, как и тогда, не без труда перебросил ногу через луку и спрыгнул на землю.

— Это место… Для чего мы сюда приехали? — недоумевающе спросил он.

Она загадочно улыбнулась мужу.

— Разве ты не помнишь? В тот раз мы лежали здесь с тобой… И нам было так хорошо вместе! Но между нами было непонимание… Оно нарушило гармонию. Сейчас этого не произойдет… И мы сможем насладиться любовью до конца!

— Прямо здесь? В папоротниках? Доминик! Земля уже холодная…

Она рассмеялась.

— Герцог Черная Роза испугался сырости!.. Впрочем, любовь моя, я вовсе не хочу, чтоб у тебя начался радикулит. Поэтому я захватила с собой вот эту медвежью шкуру. — И она вытащила из седельной сумы и расстелила мехом вверх на траве большую бурую шкуру.

— Какая предусмотрительность! — засмеялся и Робер, обнимая ее и привлекая к себе.

— Давай ляжем, — шепнула Дом, опускаясь на шкуру. Он с готовностью лег рядом с ней и положил голову ей на грудь. Ее пальцы нежно перебирали густые волосы мужа. Она была в раздумьях. О Шиноне… Сказать сейчас? Или потом?.. Она уже не раз пыталась начать этот разговор. Но Робер моментально прерывал ее. Он не хотел и слышать об этом страшном замке!

Пожалуй, нет. Она скажет ему потом… Сначала — о ребенке.

— Робер, — начала Доминик. — У меня для тебя новость. Очень хорошая… Прекрасная!

— Неужели? — Он поднял голову и взглянул ей в лицо своими серыми глазами. — Какая?

— Я беременна, Робер… У нас будет ребенок!

Он просиял.

— Правда?.. Ты не шутишь?.. Господи… Благодарю тебя! Но… ты уверена?

— Сначала я сомневалась. Думала, задержка из-за всего, что с нами произошло… Все те ужасы… Но теперь я уверена. Чуть больше чем через семь месяцев ты станешь отцом, любимый!

Лицо де Немюра слегка потускнело. Семь с небольшим месяцев!.. Получается, что…

— Да, — говорила Дом, не замечая, как изменилось выражение лица Робера. — Я подсчитала… Наш сын был зачат в ту ночь. Когда я пришла к тебе, любовь моя!.. В нашу первую брачную ночь!

«Или через два дня… Когда я висел в цепях в подземелье… а тебя Рауль запер в Псарной башне. И пришел к тебе… И овладел тобою…», — подумал де Немюр. Но нет. Он дал себе твердое слово — никогда не напоминать ни себе, ни Доминик о том, что пережили они оба в Шиноне. Шинона не было! Этот ужас остался в прошлом. И замок Бланш… и Рауль де Ноайль… Если даже Доминик и отдалась Раулю, — она сделала это, потому что де Ноайль наверняка угрожал ей, что будет пытать и мучить Робера… и она согласилась, чтобы попытаться спасти своего мужа. Имеет ли право де Немюр упрекать теперь жену за это? Нет, конечно, нет!

…Но этот ребенок! Это дитя… Тогда, в Шиноне, когда Робер говорил с женой в подземелье и велел ей бежать, он был почти уверен, что Доминик уже беременна… Что же сейчас заставляет его сомневаться?.. «Это мой ребенок! Мой! Рауль здесь не при чем!.. Я не буду думать о Рауле… Эта тварь мертва! О Боже!.. Дай мне силы забыть! — повторил он несколько раз про себя. — И Доминик… Она лишь моя! Она никому кроме меня не принадлежала!»

Он обнял жену и поцеловал. Она страстно ответила на его поцелуй. Его губы приникли к шее молодой женщины; руки расстегнули на ней колет и рубашку и сжали грудь Доминик, выгнувшейся навстречу пальцам мужа…

Они занимались любовью долго и неторопливо; день клонился к вечеру, и тени удлинились. Становилось прохладно.

— Нам пора возвращаться домой, любовь моя, — шепнул герцог жене.

— Робер… Нам нужно еще поговорить… О Шиноне.

Он встал, застегивая камизу и молча глядя на Доминик.

— И о Рауле. Я должна сказать тебе…

— Не продолжай! — вдруг почти яростно крикнул он.

— Робер! — Его реакция встревожила и чуть ли не напугала ее. — Мы должны обсудить это!

— Нет! Я не хочу ничего слышать! Доминик! Никогда… Никогда не говори мне о Шиноне … И о Рауле де Ноайле! Их нет! Их не существует!

— Робер… — умоляюще прошептала Дом. — Давай я тебе все объясню… Ты обязан меня выслушать!

— Мы уезжаем, — его лицо окаменело. — Уже темнеет. Доминик!.. Знай — я люблю тебя. И буду любить ребенка, которого ты ждешь. Но давай договоримся раз и навсегда об одном — никогда не вспоминать о Шиноне… и о де Ноайле! Мы забудем о них. Мы сотрем их из памяти. Навсегда!

…Уже почти в полной темноте они подъезжали к замку Немюр-сюр-Сен. Тускло, сквозь откуда-то набежавшие облака, светил молодой месяц. Завтра предстояла длинная дорога на юг, в теплый цветущий Лангедок. Что ждало их там?

Доминик надеялась, что только хорошее. Этот край был ее родиной. И ей страстно хотелось вновь очутиться там. Она положила руку на свой живот. Неужели через семь месяцев у нее будет ребенок? Сын… Или дочь… Она надеялась, что сын. Бертран… Их с Робером первенец!

Доминик улыбнулась. Возможно, Робер все-таки прав. И о Шиноне надо забыть. Сейчас самое главное — их дитя! Оно родится — и все будет хорошо. Впереди ее и Робера ждут лишь счастье и любовь… Любовь на всю жизнь!

Конец первой книги

Катары — христианское религиозное движение в Западной Европе в XI–XIV веках, которое преследовалось Папой, королем и инквизицией в период так называемых Альбигойских войн.

Симон де Монфор — реальный исторический персонаж, граф Тулузский, во времена Альбигойских войн печально прославившийся своей страшной жестокостью и заслуживший жгучую ненависть жителей Окситании. Погиб за пять лет до описываемых событий. Автор извиняется за это намеренное историческое несоответствие.

mon Droit de cuissage — право первой ночи, (фр.).

Окситания — область, включающая юг Франции (Прованс, Дром-Вивере, Овернь, Лимузен, Гиень, Гасконь и Лангедок), часть Испании и Италии, где говорят на окситанском языке.

Лютеция — древнее название Парижа.

Сервы — (от лат. servus — раб) — в средневековой Западной Европе категория феодально-зависимых крестьян, наиболее ограниченных в правах: в переходе из одной сеньории в другую, отчуждении земель, наследовании имущества, свободе брака и др.

Туаз — (фр. toise ) — французская единица длины, используемая до введения метрической системы. 1 туаз = 1,949 м.

querido — дорогой (исп.).

Сок белладонны (красавки) издавна употреблялся для расширения зрачков глаз, делая цвет радужки черной.