Наталия Орбенина - Незнакомец

– Он говорил.., говорил что-то непонятное, вроде как, может быть, нам придется перенести наш пансион в другое место. Возникли некие проблемы, которые он попытается понять и решить. Какие проблемы? Самому еще непонятно, но скоро все станет ясно.

– При этом он был спокоен?

– Нет, скорее нет. Он, действительно, я припоминаю теперь, действительно, был неспокоен в последнее время. У него часто был тревожный взгляд, озабоченное лицо.

Но когда я спрашивала его, он отшучивался. Андрей не хотел меня волновать. Да и мало ли забот в таком большом деле! Правда, до этого между нами не было совершенно никаких тайн. Я ничего, ничего не понимаю!

Аполония всплеснула руками и дала волю слезам. Сердюков терпеливо переждал, пока она снова возьмет себя в руки.

– А не может это все быть связано с теми вашими неприятными историями?

– Вот именно поэтому я и не сказала Никому и ничего, – уныло ответила Аполония.

Сердюков подошел к распахнутому окну и забарабанил длинными пальцами по подоконнику. В окно врывался свежий ветер летнего вечера. Колыхались занавеси, шумели деревья за окном. Мирная идиллическая картина окружала пансион, но где-то в воздухе притаилась опасность.

Почти год назад в пансионе стали происходить странные вещи. Одна из пансионерок, барышня Волкова, из состоятельной чиновничьей семьи, вдруг стала вести себя особенным образом. Она побледнела, имела испуганный и крайне смущенный вид, под глазами залегли тени. Она стала плохо учиться. Ее мать, приехавшая навестить дочь, была поражена, насколько та стала непохожей на себя. В кабинете директора состоялся весьма неприятный разговор. Госпожа Волкова обвинила владельцев пансиона в невнимании к ее дочери:.

Когда позвали девушку, она в присутствии директора, его супруги, классной дамы, матери, краснея и бледнея, стала лепетать нечто несуразное. Мол, ее преследует некий карлик! Какой такой карлик?

На ноги был поставлен весь персонал, но, разумеется, никакого карлика не нашли.

Аполония выразила осторожное предположение, что, может быть, девушка нездорова. У нее самой в детстве бывали видения подобного рода, приключившиеся на почве сильного недомогания. Однако потом все прошло. Госпожу Волкову это объяснение не устраивало решительным образом.

Крайне недовольная, она забрала дочь из пансиона.

Прошло совсем немного времени и уже другая ученица, тоже из старшего класса, дрожащим голосом поведала подругам о некоем маленьком человечке, который, как ей кажется, подсматривает за ней и другими девушками в дортуаре, коридорах, саду. Новое разбирательство опять ничего не дало. Забрали и эту девушку в крайне расстроенном состоянии и повезли лечиться на воды, полагая, что у нее душевное расстройство. Следом пансион лишился еще нескольких учениц по тем же причинам.

Непонятная история выплеснулась даже на страницы газет. Возникли шумиха и нездоровый ажиотаж. Запахло большим скандалом. Газетчики принялись рассуждать на тему о нравах, царящих в закрытых учебных заведениях. Некоторые горячие головы снова принялись кричать о необходимости преодоления раздельного обучения мальчиков и девочек. Нездоровая, замкнутая обстановка закрытых пансионов порождает изменения в психике, распространение эмоциональных расстройств, неврастении, нездоровых фантазий пансионерок.

Шум был столь велик, что дело Хорошевских, в которое были вложены все деньги Аполонии, оказалось под смертельной угрозой. Родители забирали девочек одну за другой и отзывали плату. Пансион стал терять репутацию.

В те трудные дни Аполония приехала в Петербург по делам и пришла навестить сестру Аделию. Как на грех, в этот день в доме у госпожи Липсиц собралось много гостей. Некоторые уже были наслышаны о неприятностях пансиона Хорошевских.

Аделия, желая поддержать сестру и зятя, принялась горячо защищать пансион, расхваливая его на все лады, говоря, что именно там девушкам дается идеальное образование и воспитание, необходимое современной женщине.

«Тогда отчего же вы, милая, не отдаете свою единственную дочь в это замечательное заведение, ведь она уже доросла до того возраста, когда можно обучать наукам?» – раздался голос одной из визитерш.

Повисло молчание. Хотя гости и сочли этот вопрос бестактным, но Аделия поняла, что оказалась в ловушке. Она должна была дать какой-нибудь вразумительный ответ, иначе уже завтра по газетам пойдет гулять новость, что даже родственники Хорошевских не хотят учить своего ребенка в этом подозрительном пансионе. Сложность положения заключалась в том, что Аделия после окончания Института решила воспитывать девочку при себе, чтобы не лишать ее того, чего была лишена она сама, то есть семейной атмосферы. К тому же Лизочка была довольно слабеньким и болезненным ребенком и часто беспокоила мать.

Аделия колебалась с ответом. Разумеется, ее Лизонька будет учиться только в пансионе сестры, но, может быть, не теперь, а чуть позже, когда подрастет. Дама, задавшая вопрос, язвительно улыбнулась и закивала головой. «Ну да, конечно, пока других детей не перетаскает в темный лес неведомый карлик», – говорил весь ее вид.

Вечером того же дня Аделия рассказала все Антону Ивановичу. Антон с большой приязнью и пониманием относился к делу зятя и невестки. Ведь именно он распоряжался деньгами сестер Манкевич. Деньги на пансион он выдал без промедления, да еще пожертвовал от себя солидную сумму.

И вот теперь все разваливалось на глазах.

Желая поддержать Хорошевских, Липсиц, не без тяжелых раздумий, согласился отдать единственную дочь в пансион. Аделия проплакала всю ночь, а через неделю Лизонька уже училась вместе с другими ученицами младшего класса.

Карлик исчез так же внезапно, как и появился. Психозы и страхи среди учениц прекратились, скандал затих. Пансион зажил обычной жизнью. И вот теперь исчез сам Андрей Викторович.

«Андрюша, голубчик, ну где же ты? Где ты, мой родной, ненаглядный?» – Аполония в тысячный раз задавала этот вопрос, но он оставался без ответа. Она закрывала глаза, и перед ее мысленным взором опять возникал муж. Его внимательные близорукие глаза смотрят из-за стекол пенсне.

– Так, стало быть, вы поклонница творчества Тургенева? – переспросил инспектор. – Чудесно, чудесно!

Он заулыбался совсем оробевшей ученице. Аполония долго собиралась с духом, прежде чем подойти к учителю с вопросом.

Она и сама не понимала, отчего у нее такая робость. Другие девочки наперебой спрашивали Хорошевского обо всем, что придет в голову, по большей части о всяких пустяках. О чем она спросила, какой задала вопрос? Аполония так испугалась и смутилась, что потом напрочь забыла. Да и Андрей Викторович тоже не помнил. Да и как можно было запомнить среди сотни вопросов, которые каждый день градом сыпались на него?