Ребекка Флэйн - Виргиния

— Да. Скажи всю. Почему я должен удирать от какой-то насквозь промокшей девицы, даже если бы был совсем голый?

Пео усмехнулся в недавно отросшую бородку. По дороге им не встретилось индианок, которые могли бы привести в порядок их лица, и оба здорово обросли. Он откашлялся, протянул руку, сорвал дубовый лист с низко нависшей над тропой ветки, и сказал:

— Женщины — ведьмы. Каждый мужчина, рано или поздно, встречает свою ведьму. Возможно, эта — ваша.

Ланс деланно рассмеялся:

— Что-то не похоже.

— В Хэтфилде у меня была женщина, — с досадой продолжал Пео. — Моя ведьма. Память о ней не давала мне покоя все плавание через океан вместе с мастером Кендоллом. А вернувшись, я обнаружил, что она вышла замуж за гуртовщика, — Пео снова вздохнул. — Но, сэр, до сих пор я не могу забыть ее лица и нашу первую встречу.

— Да, я помню. Ты мне часто о ней рассказывал. Не горюй.

— Она…

— Не отчаивайся, — повторил Ланс, глубоко вдыхая пряный запах осени и спрашивая себя, сможет ли он выбросить из головы девушку на пристани. В седле она была грациозна, как королева. Ее лицо, увиденное им сначала сквозь дымку возвращающегося сознания, постепенно проявлялось, обретая резкость, и каждая черта его становилась от этого лишь прекраснее. Губам столь совершенной формы, казалось бы, не пристало дрожать от тревоги за чуть не утонувшего дикаря; столь ясным глазам не подобало сострадать его боли… правильный нос… кожа, нежная, как свет зари… сильное, но изящно очерченное тело… Ланс почувствовал, что его мысли путаются.

— Думаю, она уже успела забыть меня, — сказал он наконец нарочито громко.

Пео фыркнул:

— Не думаю. Вряд ли ей когда-нибудь доводилось видеть столь странно одетого, мокрого и грязного молодого человека.

Ланс снова нахмурился.

— Не горюйте, сэр. В следующий раз вы явитесь к ней как настоящий английский джентльмен, со шпагой на боку, галантно испрашивая прощение за ту нелепую историю у ручья…

Такой вариант несколько утешил Ланса. Какое-то время его мысли были заняты только им, а потом он сменил тему:

— Окружной шериф… Забыл, как там зовут этого сукина сына?

— Шериф Бертон, сэр.

— Да, верно, Бертон. Что он хочет от меня?

— Вы сбросили его с лошади, сэр, когда он приехал выяснять подробности вашей стычки с людьми Форка в той таверне… К тому же он вел себя вызывающе.

— Да. Он напился, а когда достал пистолет и стал угрожать мне, я выбил его из седла…

— Именно так, сэр. На вашем месте, сэр, я поступил бы точно также.

— Было ли это оскорблением должностного лица, Пео?

— Да, сэр. Он хотел отвезти вас в магистрат на допрос по поводу происшествия в «Старом колесе», где мы отбили пять шпаг.

— Теперь вспомнил. Мне бы сразу следовало явиться к губернатору и заручиться его прощением. Отец, конечно, пришел бы в ярость.

— Возможно, он уже заплатил необходимый штраф.

— Никогда! Он скорее сам сбросит добрейшего Бертона в грязь, но не заплатит ни гроша. И уж конечно не пойдет к губернатору. Ты же знаешь, он не очень-то жалует Его Превосходительство.

Пео сплюнул.

— Как и многие другие, сэр, как и многие другие… Его Превосходительство уже совсем не тот, каким был в пятьдесят шестом году, когда привел нас в эти леса. Он заболел богатством…

Около мили они ехали молча. Ланс вновь предался мечтам. Надо в ближайшее время навестить портного в Тайндоллс-Поинт. Он докажет ей, что английская одежда сидит на нем не хуже, чем на ком-либо другом. Он отыщет ее, и она поймет: не такой уж он и дикарь.

Во время традиционного осеннего приема в своем частном владении «Грин-Спринг» неподалеку от Джеймстауна, губернатор Беркли, казалось, забывал о симпатиях и антипатиях. Изо всех восточных округов съезжались гости, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение и отпраздновать вместе с ним окончание очередного сева.

Спешившись и привязывая свою лошадь к столбу на конном дворе, Ланс услышал обрывки фраз, долетавшие до него из сада, где толпились приглашенные:

— …и готова поклясться, что это был джентльмен в одежде индейца, — говорил высокий женский голос.

— Бедняжка Истер! — ответил ему другой.

Уши Ланса вспыхнули и он поспешно направился к дому, но прежде чем он достиг двери восточного крыла, высокий голос произнес:

— О да! Она в ужасном состоянии!

Ланс вошел в переднюю. Истер. Истер Уокер. В ужасном состоянии? Что они имели в виду?

Он рассеянно передал негру-слуге плащ и шляпу и стал подниматься по лестнице, освещенной сотнями свечей. Из огромного зеркала навстречу ему двигалось его отражение. Ланс задержался перед ним, отметив про себя, что уж сегодня он никак не похож на дикаря.

На нем был серебристый камзол тонкого сукна с шелковистой отделкой и парчовыми обшлагами, сорочка голландского полотна с кружевным воротником, а на перевязи, изукрашенной красными арабесками, висела парадная шпага, подарок Карла II сэру Мэтью Клейборну. На черных башмаках всеми цветами радуги сверкали итальянские серебряные пряжки, усыпанные драгоценными камнями.

Завершал наряд новый, завитый по последней английской моде угольно-черный парик, купленный Лансом три дня назад у капитана корабля, приплывшего из Ливерпуля.

Европейская одежда совершенно преобразила Ланса. Это уже не был охотник, житель диких лесов. Перед зеркалом стоял молодой человек, некогда бывший виночерпием при дворе Екатерины Браганса и Карла Стюарта.

Поправив перевязь и одернув камзол, Ланс вошел в залу… и застыл на пороге. Перед каминным экраном, под руку с Эдом Уокером, озаренная ярким светом свечей, стояла она, девушка с пристани Арчерз-Хоуп, и весело смеялась шуткам роящихся вокруг нее мужчин.

Ее голубые глаза, чуть тронутая загаром кожа и золотистые волосы были такими же, как запечатлела его память, но сейчас, в своем вечернем платье из великолепного пурпурного атласа, оживленно беседующая с приятелями девушка, казалась существом из другого мира.

Она взглянула на него со спокойным любопытством, но не улыбнулась, когда ее брат поспешил навстречу вновь прибывшему.

— Ланс Клейборн! Где ты пропадал!

Смущенный Ланс пробормотал в ответ что-то невнятное, однако отвешенный им галантный поклон мог удовлетворить самому придирчивому вкусу. Когда он поцеловал ее узкую теплую руку, кровь сотнями тамтамов стучала ему в барабанные перепонки. Но, подняв голову, Ланс с отчаянием понял по ее глазам, что она не узнала его, более того, в них мелькнуло холодное, осуждающее выражение.

— Вы… знаменитая личность, мастер Клейборн, — только и произнесла она, едва не сказав «печально знаменитая».

Ланс проронил дежурное «вы очень любезны» и отошел в сторону, нервно теребя край перевязи. Он был раздавлен. Потребовалось некоторое время, прежде чем его ум заработал спокойно. А почему, собственно, она должна была узнать его? Почему должна радоваться, видя его вновь? Сейчас он похож на того грязнулю-спасителя не более, чем удод на выпь. На пристани Арчерз-Хоуп был полуголый обросший дикарь в кожаных крагах, а здесь, на приеме, он ничем не выделялся среди еще двух дюжин щегольски одетых молодых кавалеров… Парик делает его старше своих лет, и одно это могло оказаться вполне достаточным, чтобы она не узнала его.