Ромэн Сарду - Далекие берега. Навстречу судьбе

Но, едва войдя в свой рабочий кабинет, Августус пожалел, что приехал в Шотландию. После его последней поездки в Драйбург в его лондонском кабинете изменились некоторые детали: чернильницу и аналой заменили, как и обивку кресла — она стала более плотной. Его взбесило, что никто не подумал произвести подобные изменения в Драйбурге. Он нервно прошелся по гостиным: везде стояли вазы с цветами! В отсутствие жены эта изысканность показалась ему излишней. Впрочем, кто знал, что пыльца вызывает у него недомогание?

Но было одно открытие, которое успокоило его: он нашел свой драгоценный итальянский клавесин. Жена Августуса Трейси ненавидела музыку. Однажды в Лондоне, когда у него уже больше не было времени музицировать, он обнаружил, что на месте его инструмента-фетиша стоит круглый столик из красного дерева.

Августус подошел к инструменту, провел рукой по клавишам — отозвались несколько струн. С тех пор как он играл в одиночестве, прошла целая вечность.

Этим вечером он поужинал рано. Ему подали суп с нежирным мясом, пшеничные лепешки и стакан светлого пива. К счастью, все это он любил. В спальне кровать была застелена как положено, ночная пижама разложена в надлежащем месте, а на прикроватном столике стоял графин с горячей медовухой, в которой плавали две веточки розмарина.

Утром, увидев, что цветы в доме исчезли, Августус подумал, что его жена, вероятно, велела слугам четко следовать указаниям.

Августусу захотелось прогуляться вдоль Твида.

Стояла чудесная погода. День был прохладным, но солнечным. Воздух бодрил. Нигде не было видно ни души.

Но, как назло, дорожки в саду оказались слишком крутыми, трава — слишком густой. Августусу не помешала бы трость. У него ныла спина, он задыхался. Он еще не дошел до Твида, как все начало внушать ему ужас:

Лесистый пейзаж?

«Вся эта зелень…»

Голубое небо?

«Вся эта пустота…»

Обливаясь потом, Августус вернулся в дом. Как ему хотелось бы, чтобы все мгновенно исчезло!

Он закрылся в спальне и до самого утра сидел в темноте.

Во время трапез его, сидевшего во главе стола, за которым могли разместиться человек сорок, обслуживала дюжина слуг в ливреях.

Округу быстро облетела новость о пребывании Августуса в Шотландии. В Драйбурге появились первые незваные гости.

Конечно, герцога Монтроуза или герцога Роксбурга нельзя было выпроводить, но зато всем другим шотландцам, отпрыскам древних кланов из горных районов или дворянам, искавшим милость при дворе, было отказано в аудиенции.

Герцогиня Вимисс отказалась выполнить просьбу мажордома и уехать. Она потребовала личной встречи с Муиром. Муир же бросил в нее трость и пообещал обойтись с ней еще грубее, если она вновь осмелится предстать перед ним!

Эта новость, которую передавали из уст в уста, многих избавила от желания посетить Драйбург.

Несмотря на неудачную прогулку к реке Твид, через неделю Августус велел отвезти себя к руинам аббатства Драйбург. Там, окруженный шаткими стенами и хрупкими сводами, он, как ни странно, почувствовал себя комфортно. Его меланхолия была созвучна этому месту, которое всем своим видом напоминало, что ничто не вечно, что все рано или поздно исчезнет — как люди, так и камни. Погруженный в печаль, он осматривал эти места скорби. В поместье он слышал, как маленькие дети служанок смеялись, закидывая в реку удочки. Тогда он был готов их утопить, только бы смолк их смех.

Августус перебирал клавиши инструмента. Он сожалел, что забыл музыкальные фрагменты, которые так любил в молодости. Его пальцы стали неловкими. Не сумев исполнить канцону Векмана, он впал в отчаяние. Он резко захлопнул крышку инструмента. На душе было горько, как никогда.

Обернувшись, Августус заметил служанку, которая неподвижно стояла, прислонившись к дверному косяку, и слушала, как он играл.

Глупышка побледнела и быстро исчезла.

Каждое утро Августус просматривал почту, пересылаемую из Лондона. Ему доставляло удовольствие изводить своих корреспондентов. И делал он это более изощренно, чем в Лондоне.

Среди писем, пересланных в Драйбург, одно его сразу заинтересовало — на конверте он узнал почерк своего сына Вальтера. Оно было послано из Бристоля, где с недавних пор стоял «Раппаханнок».

Августус вскрыл конверт и начал читать.

Сначала он ничего не понял. Почему Вальтер упоминал о Лауре Петрарки, Синтии Проперция, о сонетах «Астрофил и Стелла»?

Он еще раз взглянул на надпись на конверте: да, это действительно был его старший сын. Но кому он писал эти строки?

«Как Каллист, я обожаю Мелибею, я верю в Мелибею, я осыпаю почестями, я люблю мою Мелибею и восхищаюсь ею!»

Затем шли стихи и высокопарные фразы: «Я всего лишь ствол дерева, если твое нежное дыхание не обдувает меня…»

— Мелибея? Кто такая Мелибея?

Когда Августус понял, что держит в руках настоящее любовное послание, что это не шутка, он принялся расспрашивать слуг. Но они растерялись от его вопросов. Наконец они пообещали привести к нему… саму Мелибею.

Оставшись один в кабинете, Августус бушевал. Его старший сын мог владеть всем, процветать в Лондоне, жениться на одной из самых богатых наследниц королевства, для него были открыты все пути, но он упрямо вел образ жизни авантюриста, рискуя головой на борту «Раппаханнока», когда гонялся за пиратами! А теперь выяснилось, что безутешный вдовец, постоянно носящий траур, влюблен!

Через час в кабинет Августуса вошла девушка семнадцати лет, светловолосая, с голубыми глазами, одетая в бело-розовое платье.

С первого же взгляда Августус узнал бесстыдницу, слушавшую, как он играл на клавесине.

Взволнованная девушка покраснела и пробормотала:

— Меня зовут Шеннон, монсеньор. Я ваша дочь.

Муир нахмурил брови. Кроме Вальтера, который должен был унаследовать Факторию, он не мог бы описать своих остальных восьмерых детей.

И уж конечно Августус не помнил о той девочке, которую удочерил двенадцать лет назад. Ей пришлось напомнить ему о событиях, произошедших в июне 1701 года на банкете, устроенном по случаю подписания Акта о престолонаследии.

— Понимаю, — сказал Августус. — Маленькая девочка из хора. Что вы делаете в Драйбурге?

— Ваша жена, монсеньор, велела мне жить здесь.

Приведя свои мысли в порядок после неожиданного появления приемной дочери, Августус вдруг осознал, что Шеннон и была «нежной любовью» Вальтера, его «Мелибеей»!

Он резко схватил письмо своего сына.

— Вы с ума сошли, вы оба? Брат и сестра! В моем доме!

Августус расстегнул воротник:

— По церковным законам адюльтер наказывается так же, как и кровосмесительная связь! И если об этой мерзости станет известно!..

— Монсеньор, — поспешила ответить Шеннон, готовая упасть на колени, — умоляю вас, поверьте: я никогда не побуждала Вальтера становиться на этот путь. Никогда! Ваш сын очень… безрассудный.