Шарлотта Физерстоун - Одержимый

Анаис долго думала, стоит ли открывать подарок. После всего, что произошло, ей не хотелось обнадеживать Линдсея, поощрять его ухаживания. Но любопытство в конечном счете одержало верх, и она потянула за кончик шелкового банта, раскрывая обертку.

Внутри свернутой шали оказались изысканный пеньюар цвета под стать бархату и халат, щедро украшенный тонкими кружевами. У Анаис никогда не было ничего столь же восхитительного, как эти вещи. Она не знала, где Линдсей их купил. Почерневшая книга, лежавшая рядом с халатом, была слишком хорошо знакома Анаис.

Она надела халат и внимательно изучила себя в зеркале, отмечая, как восхитительно тонкий шелк облегает изгибы ее тела. Свет от камина освещал одеяние, подчеркивая силуэт фигуры. Было в этом что-то соблазнительное, то, что нельзя было найти у деревенской модистки.

Анаис знала, что не может принять такой дорогой подарок, особенно от Линдсея. Но ребенок, все еще живший в ней, трогательно прижимал наряд к груди, боясь, что его отнимут. Анаис никогда не разрешали носить красивые вещи. Об этом заботилась ее мать. Скорее даже так: мать наслаждалась этим, наказывая нелюбимую дочь. Родительница неизменно заказывала для Анаис платья без кружев или каких-либо иных украшений. Фигура Анаис, которая всегда была полной и женственной, выглядела неряшливо и безвкусно, и ее обладательница превращалась в коротышку – а все из-за поперечных полосок и тяжелой ткани, в которые так настойчиво наряжала ее мать.

Нет, Анаис просто не находила в себе сил отказаться от столь прекрасного подношения! Поэтому вместо того, чтобы вернуть подарок, она примерила его с намерением поблагодарить Линдсея. И при этом усилием воли заглушила другие свои намерения, которые то и дело пытались вползти в ее сознание.

Тиканье высоких напольных старинных часов в коридоре вывело Анаис из состояния задумчивости и сказало ей, что она приближается к кабинету Линдсея. Подойдя к открытой двери, она заглянула внутрь, поднимая свечу выше. Внутри никого не было.

Возможно, он устроился в одной из других спален?

– Могу я быть чем-нибудь полезным, мисс?

Анаис обернулась. Когда в тусклом отблеске свечи показалось квадратное лицо и нос, который, похоже, был сломан несколько раз, она прихлопнула ладонью рот, чуть не закричав во все горло.

– Ну-ну, прекратите эту панику, – сказал страшный незнакомец, потянувшись к ее руке. – Со мной вы в полной безопасности.

Анаис достаточно долго была частью жизни Линдсея, чтобы знать всех слуг дома. Только теперь она разглядела, что это был Вэлери, камердинер Линдсея. Глубоко выдохнув, Анаис с облегчением избавилась от схватившего за горло страха.

– Простите, я сразу вас не узнала.

Вэлери поднял густую бровь и вопросительно посмотрел на нее:

– Ну, леди Анаис, что же вы собирались делать в такое позднее время и в темноте?

Камердинер пристально смотрел на Анаис, его глаза буравили ее лицо. Она не могла открыто признаться слуге, что искала его хозяина, – по крайней мере, при таких обстоятельствах, ночью и одетая лишь в халат. Пока Анаис замешкалась, лихорадочно придумывая оправдание, Вэлери взял ее за локоть и повел к лестнице.

– Лорд Реберн нездоров, миледи. Я скажу ему, что видел вас, и он сам разыщет вас завтра. Этого будет достаточно?

Упираясь изо всех сил, Анаис смогла остановиться прежде, чем слуга подвел ее к лестнице.

– Я желаю его видеть.

– Но он не желает видеть вас.

Анаис почувствовала, как широко открылся ее рот, как изумленно замерцали ее глаза.

– Прошу прощения?

Камердинер покраснел и закашлялся.

– Не то чтобы он не хочет видеть вас, леди Анаис. Если быть более точным, он не хочет, чтобы вы видели его – таким, какой он сейчас. – Вэлери попятился назад и скрылся в тени. – Я скажу моему джентльмену, что вы хотели его видеть сегодня ночью. Ну а теперь ступайте к себе наверх, леди Анаис.

И камердинер растворился в сумерках. Анаис так хотелось притвориться, будто она не понимает, о чем Вэлери пытался ей сказать! Но она точно знала, что имел в виду слуга. Линдсей где-то скрывается, куря опиум.

Глядя на лестницу, Анаис понимала: ей только что дали передышку. И она должна была воспользоваться этой отсрочкой, все еще раз взвесить. Но мысль о том, что Линдсей в одиночестве курит сейчас эту отвратительную, ужасную штуку, привела ее в движение.

Двигаясь как можно тише, Анаис направилась за камердинером – осторожно, стараясь держаться в тени. Она задула свечу, чтобы Вэлери не смог заметить, как упрямая леди идет за ним по пятам.

Проходя через огромные и глухие, подобно пещерам, холлы просторного загородного дома, она последовала за слугой, прокравшись через портретную галерею и бальный зал. Потом оказалась в узком коридоре, который вел к деревянным дверям. Камердинер широко распахнул их и скрылся в глубине комнаты. Подождав какое-то мгновение, Анаис тоже открыла двери и неслышно проникла внутрь. Так она оказалась в логове наслаждений, будто сошедшем со страниц «Тысячи и одной ночи».

Комната, которая, как знала Анаис, раньше была оранжереей матери Линдсея, была декорирована в мавританском стиле. Яркие шелковые покровы, красные, оранжевые и розовые, свисали с потолка, образовывая что-то вроде шатра. Мраморные колонны во всю высоту комнаты обрамляли ванну с испускающей пар водой. Это была минеральная ванна, напоминавшая горячие источники в Бате и Танбридже. Только Линдсей мог превратить ее в то, что арабы называли «хаммам».

– Я столкнулся с вашей леди, – вдруг раздался ровный, лишенный эмоций голос.

– О?

– Она искала вас.

– У тебя хватило здравого смысла, чтобы отделаться от нее, не так ли?

– Да. Я знал, что вы не захотите видеть ее здесь.

– Нет, на самом деле я очень хочу видеть ее здесь, в этом-то вся и проблема, Вэлери. Ну разве я – не извращенный отвратительный ублюдок, если хочу, чтобы она была здесь, в моем маленьком гареме, пока я балуюсь опиумом и своей похотью?

Слуга ничего не ответил. Анаис прошла на цыпочках в глубь комнаты и выглянула из-за высокой пальмы в горшке, стоявшей на углу ванной. Перед Анаис предстало то, что она назвала бы шатровым залом – экзотическое пространство, затянутое покрывалами и платками, игравшими роль занавесок. С потолка на тяжелых цепях свисали марокканские фонари, а пол перед шелковым диваном, достойным султана, был покрыт шелковыми шарфами и подушками с кисточками. В центре дивана, откинувшись на спинку и подогнув одно колено, полулежал Линдсей. Слева от него, на столе, находился серебряный поднос, на котором лежали лакированная коробка и трубка. От стоявшей неподалеку рельефной медной лампы поднимался, причудливо клубясь, дым.

Анаис должен был возмутить и оттолкнуть тот факт, что здесь, в своем тайном прибежище, Линдсей курил опиум. Это была мерзкая, дурная субстанция, превращавшая благопристойных мужчин в грешников. Но отвращение затерялось в самых дальних закоулках сознания. Все, о чем могла думать Анаис, – это таинственность, декадентская томность, окружавшая ее.