Шарлотта Физерстоун - Одержимый

– Моя спальня – последнее место, где тебе следует находиться. Я едва одета, – пролепетала она. Раньше ей никогда не приходилось иметь дело с Линдсеем, которым владел такой гнев. По правде говоря, Анаис даже не подозревала, что его можно довести до бешенства.

– Поднимись!

Анаис подскочила на месте, невольно выполняя команду, и увидела, как вены на его шее надуваются кровью и яростью.

– Линдсей, ты сам не свой! Ты что, надышался опиумом и явился сюда, чтобы скандалить со мной?

– Да как ты смеешь говорить мне о моих слабостях! – зарычал он, делая в ее сторону угрожающий, хищный шаг. – Как ты смеешь!

– Ты говорил, что никогда бы…

– И ты еще пытаешься выставить меня бесчестным, когда обвиняешь в том, что я пришел к тебе, обкурившись опиума! – Линдсей усмехнулся, и в этой улыбке не было ни радости, ни теплоты. Скорее в ней сквозило что-то от леопарда, загоняющего в угол невинную самку оленя, которой суждено стать его новым ужином. – Все это время ты читала мне морали. Придиралась ко мне, выискивая недостатки. «Я не могу жить с таким мужчиной, как ты, Линдсей, – сказал он фальцетом, передразнивая тон ее голоса. – Я не могу потворствовать твоим порокам – я не могу наблюдать, как ты превращаешься в своего отца». Что ж, а знаешь, кого я вижу сейчас перед собой? Я вижу твою мать.

Анаис задохнулась от негодования, уязвленная до глубины души. О, он знал, куда выпустить свои сочащиеся ядом стрелы!

– Лицемерка – вот кто ты, Анаис. И ты говоришь мне, что я небезупречен? Ты имеешь наглость вести себя так, будто твоя семья – выше всех недостатков, будто ты и твой отец никогда не поддавались слабостям и порокам? И разумеется, мы не можем не включить твою маму в вашу высоконравственную компанию! Мы оба знаем, какая она на самом деле.

– Замолчи!

– Ты и сама торговала собой, как последняя шлюха, вчера ночью, не так ли? Мне стоило оставить на твоей тумбочке несколько банкнотов, в награду за столь шедевральную работу. Разве то, что происходило между нами, ничего для тебя не значило, Анаис? Мне-то казалось, что в этом было нечто трепетное, но, может, речь шла лишь о сексе? Для тебя это было просто бессмысленное траханье?

– Прекрати все это! – вскричала Анаис, чувствуя, как потоки слез хлынули из глаз в ответ на его жестокость. – Скажи, что ты хотел сказать, и уходи! Независимо от того, что именно делает тебя столь беспощадным, твой гнев может быть вызван только мной – моими поступками. Ты упомянул моего отца – прошу, оставь его в покое. Он – хороший человек. Его единственное злодеяние заключается в том, что он имел несчастье быть обманутым моей двуличной матерью.

Линдсей рассмеялся, и от этого резкого, жестокого смешка волосы на голове Анаис зашевелились.

– Твой отец не намного добродетельнее твоей матери. По сути, он ничуть не лучше моего отца – человека, на которого ты так любишь смотреть с едва скрываемым презрением. Хочешь правды, Анаис? Что ж, ты ее получишь – я с удовольствием поведаю о том, в чем признался мне твой прикованный к постели отец в тот самый день, когда ты застала нас за разговором. Я не хотел говорить тебе это. Не хотел рушить твою веру в своего отца – или в меня. Но, черт возьми, каким же болваном я был! Ты – отнюдь не наивная девочка. На самом деле ты такая же коварная, как Ребекка.

– Ну же, продолжай! – снова закричала Анаис, не в силах вынести насмешку, звучавшую в его голосе.

Глаза Линдсея сузились, его губы медленно расплылись в мрачной, бесчувственной улыбке.

– Твой отец, этот хороший честный человек, которого ты вечно возносишь на пьедестал, трахал Ребекку за твоей спиной. Именно он – ее богатый покровитель. Да, Анаис, – напирал Линдсей, хотя ее коленки уже предательски дрожали.

– Нет, это просто невозможно…

– О, все возможно, мой ангел, и мне довелось понять это самым болезненным из всех имеющихся способов. Уж я-то знаю, какими маленькими хитрыми притворщицами могут быть женщины!

– Ребекка и мой отец… – задыхалась Анаис, не в силах допустить до сознания эту страшную мысль.

– Она охотилась за деньгами и стабильностью. Ей не удалось получить все это от меня, так что она нашла того, кто с готовностью полез в бумажник.

Анаис стоило немедленно присесть, если она не хотела упасть от столь мощного потрясения. Она едва могла дышать, уже не могла думать, и все же Линдсей безжалостно продолжал, отказываясь хоть ненамного облегчить ее страдания:

– Так-то, Анаис. Но вскоре твой отец уже не мог выносить этого позора, не мог терпеть стыда и давления Ребекки, которая связывала его по рукам и ногам, вытягивая деньги. И он не нашел ничего лучшего, чем поддаться трусости и пустить пулю себе в лоб, оставив тебя со всем этим хаосом. Но он все испортил, не так ли? Умудрился напортачить даже со своим самоубийством, и вместо этого весь дом оказался охвачен огнем. Твой отец не мог дождаться момента, чтобы довериться мне. Он хотел избавиться от груза своих злодеяний, и я пообещал ему, что никогда не расскажу об этом тебе. Я заверил его, что буду защищать тебя от уродливой правды. И после всего этого ты считала меня слабым? – прорычал он. – Я никогда не встречал столь бесхребетного человека – до того момента, как не поговорил с твоим отцом. Когда я давал ему свое слово, то мог думать только об одном: мой отец, по крайней мере, открыто признает свое распутство. Он не прячется за Библией, не скрывается под лживой личиной благочестия и великодушия, он открыто признается в своих пороках, вызывая злобное, уничтожающее презрение людей – твое, твое презрение и насмешки! И я – точно такой же, как он. Я признаю это. Я слаб. Ведь по этой причине ты так избегала меня? Заставляла чувствовать себя грязным и омерзительным из-за того, что я не мог противиться соблазну. Ты все время возносилась, вела себя так, словно ты – выше остальных, и я думал, что заслужил это. В конце концов, это ведь исходило от тебя – тебя, которая всегда была такой хорошей, такой добродетельной! От тебя – той, что никогда не лгала. Той, что всегда умела различать правильное и неправильное.

Не говоря ни слова, Анаис во все глаза смотрела на Линдсея. Она боялась – панически боялась заглянуть поглубже в его душу, обнаружить все, что скрывается под его телесной оболочкой. Что она могла там найти? Она боялась и самого вопроса – даже несмотря на то, что прекрасно знала ответ.

– Я недалеко ушел от своего отца, Анаис. А что насчет тебя? Как далеко ты ушла от выходок своих матери и отца?

В комнате повисла напряженная тишина, которую вдруг нарушил тихий стук в дверь, эхом отразившийся в стенах.

– Мисс, – позвала горничная, пытаясь войти. – Мисс?

– Убирайтесь прочь, Луиза! – рявкнул Линдсей. – Если вы хотите сохранить свое место в этом доме, вы сейчас спуститесь по лестнице и ни словом не заикнетесь о том, что слышали в этой спальне.