Шарлотта Физерстоун - Одержимый

Линдсей осекся и замер, ужас произошедшего вдруг пронзил его сознание.

– Ты скрыла от меня это. Почему?

– Ты бросил меня!

– Нет! – взревел он. – Я искал тебя. Я был у тебя дома. Потом отправился в Лондон. Но меня прогнали, не дав возможности увидеть тебя. Я пытался, Анаис, пытался найти тебя! Пытался попросить прощения. Когда ты поехала во Францию, я бросился следом. Я неделями искал тебя!

Лицо Анаис побледнело.

– Так ты для этого покидал страну?

– Чтобы найти тебя! Ее пальцы взлетели вверх, ко рту, и опустились на дрожащие губы.

– Я… я не знала этого, не думала, что ты бросишься следом. – В глазах Анаис отразился ужас. – Я думала, ты уехал за границу, чтобы порвать со мной.

– А почему я не должен был последовать за тобой? Боже, Анаис, я любил тебя! Я хотел жениться на тебе. Я говорил тебе об этом тогда, той ночью в конюшне.

– Я не собиралась… – Анаис осеклась и снова оперлась рукой о край туалетного столика, чтобы не упасть. – Я потеряла веру в тебя, Линдсей. После того как застала тебя с Ребеккой… я… я не могла тебя больше видеть. Неужели ты не понимаешь? Этого… этого не должно было случиться. О боже, все могло бы быть совсем по-другому…

Отчаянное рыдание, вырвавшееся из груди Анаис, поразило Линдсея в самое сердце. Вдруг замерев на месте, он посмотрел ей в глаза, ощущая, как ясность мысли наконец-то начинает прогонять из головы хаос.

И недоверие моментально сменилось нарастающим ужасом.

– Где ребенок? – буквально завопил Линдсей, окончательно утратив способность управлять эмоциями и бурлящим гневом, который грозил в любую секунду извернуться, подобно вулкану.

Анаис вздрогнула и прижалась обнаженным телом к стене. Ее голова безвольно упала вниз, лишая Линдсея возможности встретиться с Анаис взглядом. Что же она сделала с его ребенком?

Вне себя от праведного ужаса, Линдсей бросился к Анаис и схватил ее за плечи:

– Черт возьми, Анаис, что ты наделала? Где ребенок?

– Она в безопасности.

Не в силах совладать с эмоциями, Линдсей невольно отпрянул. «Дочь… отец…» – потрясенно завертелось в его голове. Он растерянно обвел взглядом комнату – окончательно сбитый с толку, шокированный. Анаис родила его ребенка – его дочь…

Анаис заскользила вдоль стены, оказавшись у груды белья, которое Линдсей небрежно бросил на пол. Ожидая объяснений, Линдсей безмолвно наблюдал, как она встала на колени и схватила сорочку, тут же прикрыв свои пышные груди и плодородный живот.

– Что ты сделала с нашей дочерью? – придушенным шепотом спросил он. Черт ее возьми, у него был ребенок – ребенок, которого она спрятала от него! Линдсей имел право знать. Имел право быть отцом, заявить свои претензии на эту крошку – дочь, о существовании которой даже не подозревал.

– Тебе не стоит волноваться. Она в безопасности и любима.

Паника уже крепко держала его за горло, и он снова схватил Анаис, прогремев:

– Что ты имеешь в виду?

– Я позаботилась о ней… я… – Анаис отвела взгляд и шмыгнула носом сквозь слезы. – Ты, разумеется, понимаешь, что я… я не могла оставить ее.

С криком ужаса Линдсей выпустил ее, отбросив от себя.

– Что ты сделала? – спросил он тихо, едва шевеля губами от страха.

– Одну-единственную вещь, которую могла сделать незамужняя женщина, оставшаяся одна с ребенком.

– Я хотел жениться на тебе… – вымучил из себя Линдсей, – я хотел тебя… Я бы так ждал этого ребенка! Я бы не бросил тебя, Анаис. А ты скрыла от меня это, когда я так отчаянно пытался разыскать тебя!

Она зарыдала, закрыв лицо руками:

– Я не знала об этом!

– Где мой ребенок? – взревел он, чувствуя, что окончательно теряет контроль над гневом и болью, которые пронзали грудь, будто ножом.

– Ты не понимаешь… у меня не было выбора… Мне пришлось принять решение, и сейчас слишком поздно… нельзя изменить то, что уже сделано.

Эмоции захлестывали Линдсея, рвали его душу на части, лишая способности проявлять то, что хоть отдаленно напоминало бы здравый смысл. Он был смущен, потерян. Голоса, звучащие в голове, насмехались над ним, словно злобные критиканы, которые освистывают актеров из театра Друри-Лейн.

«Броутон и эта девчонка Дарнби кое-что от тебя скрывают», – снова и снова слышал Линдсей резкий голос отца. Эта фраза неустанно звучала в ушах, словно проклятая мантра.

– Итак, ты отказываешься мне отвечать? – недоверчиво осведомился Линдсей. – Выходит, мне непозволительно даже узнать о судьбе ребенка, не так ли? Значит, у меня нет никаких прав?

– Если бы ты только услышал меня…

– О, я прекрасно тебя слышу! Я не могу рассчитывать ни на какие права, потому что изменил тебе, потому что ты считаешь меня никчемным – из-за опиума. Предполагается, что у меня просто нет сердца, что мне будет решительно наплевать на то, что где-то в этом мире живет моя дочь – мне даже не собирались сообщать о ее рождении! Кем же ты меня считаешь, Анаис? Чудовищем? Неужели ты действительно считаешь, что мне было бы все равно? Боже, неужели ты собиралась скрывать это от меня… вечно?

– Гарретт сказал… – Анаис запнулась и замолчала, покачивая головой.

– Гарретт сказал – что?

Но она явно не собиралась ничего больше объяснять, предоставив Линдсею возможность самому разбираться с тем, о чем он только что узнал.

– Что сделано, то сделано, Линдсей. Пути назад нет – для каждого из нас.

«Спасибо тебе, Гарретт. Спасибо тебе за все…» – вдруг пришли ему на ум слова Анаис, сказанные ею в доме Броутона. Голова Линдсея запрокинулась, и он взглянул в лицо Анаис. Паника захлестнула его, когда разгадка пронзила сознание, хлынув подобно мощному приливу. Волны осознания захлестывали Линдсея одна за другой, врывались в его сознание, высасывая последние силы, словно вознамерившись терзать до тех пор, пока он не утонет.

В ушах зазвучали обрывки фраз, ставшие ключом к разгадке.

«Путешествовать так далеко, когда до даты родов остается всего ничего, миссис Миддлтон, да еще в такую пору?»

«Никто из нас не предполагал, что мне придется так рано разрешиться от бремени… конечно, я была с Робертом…»

«Мы связаны крепкими узами, Анаис. Узами, соединившими нас навеки…»

И Линдсей вспомнил о тревоге и неловкости Маргарет Миддлтон тем вечером в гостиной, когда он едва удостоил вниманием ее ребенка. Вспомнил, как Миддлтон с женой обменялись взглядами, в которых сквозила нерешительность. А что же Анаис, она выглядела обеспокоенной? Она хотя бы видела ребенка?

Эта мысль прочно засела в мозгу Линдсея. Он не мог стряхнуть ее, и чем дольше думал об этом – о несправедливости и собственном бессилии, – тем все больше выходил из себя. Вспыхнув от ярости, он взревел:

– Ты отдала мою дочь Роберту Миддлтону и его жене!