Шарлотта Физерстоун - Одержимый

– Заткнись! – сквозь зубы вымучил Линдсей. – Появление этого ребенка на свет не было ошибкой, черт тебя возьми!

Броутон сделал шаг вперед.

– А где был ты, Реберн, когда ее тошнило каждое утро? Где ты был, пока Анаис плакала одна в саду, потому что осталась одна, в деликатном положении и ее тайну могли вот-вот раскрыть? Где ты был, когда Анаис нуждалась в ком-то, кто помог бы ей решить эту проблему и позаботиться о будущем ребенка? А я скажу тебе где – тебя днем с огнем было не разыскать! Ты пропадал где-то со своим обожаемым опиумом и своей трубкой. А я должен был расхлебывать ситуацию здесь. Оставаться здесь, чтобы утешать женщину, которую ты бросил беременной. Быть здесь, чтобы защищать репутацию друга, которого неизвестно где носило!

– Я был во Франции, разыскивал ее.

– Она не была ни в какой чертовой Франции, неужели ты не понимаешь? – огрызнулся Броутон. – Она все время находилась здесь, где ты ее и оставил носящей под сердцем твоего ребенка!

Броутон лгал. Анаис уверяла Линдсея, что была во Франции. И он признался, что отправился за ней следом. Впрочем, эта поездка во Францию могла оказаться еще одной ложью Анаис.

– Я ведь говорил, что тебе стоит заботиться о ней, беречь ее, но нет, ты сам все знал лучше. Ты и твой проклятый опиум…

– Да, я сделал неверный выбор, но это не дает тебе права на то, что ты сотворил. Ты отдал моего ребенка своему брату!

– Верно. Я хотел бы оставить ребенка себе, – поддел Броутон и улыбнулся, заметив, как сузились глаза Линдсея. – О, это действительно так! Я хотел жениться на Анаис, даже если бы это означало объявить твоего сына следующим графом Броутонским. Я был готов дать твоему ребенку свое имя, я был готов передать ему по наследству свой титул. Но Анаис не вышла бы за меня замуж. Даже несмотря на то, что ты изменил ей с Ребеккой и бросил, оставив одну с ребенком. Становилось все более и более очевидным, что ты не вернешься домой до рождения ребенка, но даже при этом она оставалась тебе верна. Она цеплялась за призрачную надежду, уповала на чудо, что ты вернешься и все исправишь.

– Я ничего об этом не знал!

– А почему ты не писал? Я почти каждый день наведывался в Эдем-Парк, узнавая, не прислал ли ты письмо своей матери. Я надеялся, что ты сообщишь о своем местонахождении хотя бы ей! Я собирался сразу же написать тебе, чтобы рассказать о положении Анаис. Но ты, черт возьми, был слишком занят, потакая своей одержимости, чтобы потрудиться приложить перо к бумаге! Каждый день, Реберн, я приходил к тебе домой, чтобы осведомиться, нет ли вестей о тебе. Каждый чертов день мне приходилось возвращаться к Анаис ни с чем и говорить ей, что новостей о тебе пока нет. И каждый день я пытался убедить ее принять мое предложение. Старался уверить: выйти за меня замуж и позволить мне взять ребенка под защиту своего титула – лучшее, что она может сделать. Но Анаис не могла так поступить. Она любила тебя, несмотря ни на что. Несмотря на все, что ты натворил, она не могла заставить себя полюбить меня – достаточно сильно, чтобы принять мое предложение. Нет, вместо этого она лишь плакала и тосковала по эгоистичному болвану, который получил от нее то, что хотел, и при первом удобном случае бросился развлекаться с ее же подругой!

Чувство вины, стыд, осознание истины постепенно заглушали гнев Линдсея.

– Ты сделал это мне назло! Ты поступил так, чтобы отомстить мне! Ты всегда хотел быть с Анаис – и теперь нашел способ привязать ее к себе!

– Она не будет со мной! – рявкнул Броутон, и его руки сжались в кулаки. – Держу пари, ты находишь в этом особое удовольствие, не так ли? Готов биться об заклад, тебе нравится осознавать: несмотря на все, что я сделал для Анаис, она все еще не может заставить себя выйти за меня замуж. О, Анаис не принимает мое предложение, цепляется за объяснение, будто пока нет уверенности в том, сможет ли она когда-либо родить еще одного ребенка. Анаис пытается убедить меня в том, что думает обо мне и моем наследнике. Но я-то знаю: она использует это оправдание, чтобы держать меня на почтительном расстоянии.

– Не важно, ты все равно предал меня.

– Речь шла о том, чтобы защитить Анаис и ребенка. Мне было не до тебя.

– Где моя дочь?

– В надежном месте.

– Где она? – закричал Линдсей.

– Если ты думаешь, что можешь вломиться сюда и разрушить все, что я с таким трудом уладил, то ты, верно, совсем спятил. Я не позволю тебе так просто забрать ребенка у моего брата и его жены. Не позволю испортить репутацию – ни этому ребенку, ни Анаис. Слишком поздно ты хватился, Реберн, чтобы заявлять о своих отцовских правах. Тебе следовало сделать это много месяцев назад. Ты должен был поступить по-мужски и предложить Анаис руку и сердце после того, как лишил ее невинности в этой проклятой конюшне. Если бы ты так и поступил, ничего этого не произошло бы.

Линдсей отбросил намек на чувство вины, которое начало примешиваться к его необузданному гневу. Ему не стоило оправдываться перед Броутоном. Он и так знал, что не собирался бросать Анаис с ребенком. Линдсей всегда планировал жениться на ней – он никогда не выплеснул бы внутрь ее свое семя, если бы желал лишь утолить свою страсть. Нет, он был виноват во многом, но только не в том, что обесчестил Анаис и бросил ее страдать в одиночестве.

– Спрашиваю в последний раз: где ребенок?

– Я жду гостей этим вечером. Боюсь, мне придется попросить тебя покинуть мой дом, Реберн.

– Черт, ты не отделаешься от меня, словно я – какой-то никчемный слуга! Думаешь, это такое ничтожное дело, что ты можешь запросто его замять? Что ж, спешу тебя заверить: я не уйду.

– Что здесь, черт возьми, происходит?

Обернувшись, Линдсей увидел Роберта Миддлтона, который стоял в дверном проеме кабинета. Взгляд доктора метался между Броутоном и Линдсеем. Мертвенно-бледный оттенок, который приобрели щеки Миддлтона, красноречиво поведал незваному гостю: Роберт прекрасно понял, что здесь творится.

– Я пришел за своей дочерью, – отрезал Линдсей холодным, требовательным голосом. В комнате повисла напряженная тишина, которую вдруг прорезало женское рыдание. Сузив глаза, Линдсей заметил Маргарет Миддлтон, которая отчаянно цеплялась за руку мужа. – Скажите мне, где она, пока я не перевернул весь дом вверх дном!

– Не уверен, что вы думаете…

– Я знаю, что вы забрали мою дочь! – прогремел Линдсей. – Я знаю, что вы дали ей свое имя. А еще я знаю, что она не проведет больше ни одного дня в этом доме. Ну а теперь – прочь с моей дороги!

Протолкнувшись в дверной проем мимо Миддлтона и его рыдающей жены, Линдсей пересек холл и схватился за перила. Взлетев по лестнице через две ступеньки, он бросился в детскую, не обращая внимания на угрожающие крики Броутона и отчаянный плач жены Роберта.