Мария Лоди - Мечта

«Бежать! — подумал он. — Скорее бежать отсюда к дьяволу!»

— Что такое? — тревожно спросила Мари.

Его рот изогнулся в горькой ухмылке. Теперь его единственной мыслью было бежать и броситься на улицу Месье-ле-Принс, чтобы увидеть Шарлотту, чтобы жить своей собственной жизнью, какой бы она ни была.

Его нервы были натянуты до предела, когда дверь неожиданно открылась. По ступеням протопали подбитые гвоздями башмаки, и мужской голос весело произнес:

— Ах, вы здесь, месье Бек! Добрый вечер. Надеюсь, я не помешал.

Пришел Ипполит, брат Мари; он громко смеялся и протягивал руку Тома.

Было слишком поздно. Бунт Тома сменился огромной усталостью. Он словно очнулся от сна и огляделся вокруг: его окружали знакомая обстановка и знакомые лица.

Спустя два дня после визита к Мари Тома отправился с Марийером и Жозефом Дагерраном, который писал о театральных и общих новостях для «Сюрен», в «Театр Франсе». По настоянию Марийера они отправились в театр, чтобы увидеть Жюстину в роли Андромахи в новой постановке, которая потрясла весь Париж.

Жюстина была актрисой этого театра, прежде чем вышла замуж за академика Поля Эбрара. Он умер, оставив ей значительное состояние, и она снова вернулась на сцену, зная, что только работа может заглушить ее страсть к Тома Беку.

С того момента, как они мирно разошлись, Тома видел Жюстину лишь случайно, в театре или на ее вечерах. Он догадывался о причине ее возвращения на сцену и одобрял этот шаг. Тома знал, что она смирилась со своей потерей, и совсем успокоился, когда услышал сплетни о ее связях, особенно с Жюлем Дельбрезом, журналистом из «Пти-Журналь», который ухаживал за ней еще до того, как прекратились ее отношения с Тома.

Сегодня Жюстина была великолепна. Тома хотел пригласить своих друзей за кулисы, в гримерную актрисы, но они, стремясь избежать неловкости, предпочли, чтобы он пошел один, и ждали его в фойе.

В ответ на его стук она весело сказала:

— Войдите.

Он застал ее за туалетным столиком, загроможденным горшочками и баночками: она снимала грим. Ее волосы были схвачены сеточкой.

Жюстина протянула ему руку:

— Тома, дорогой мой. Чему я обязана такой радостью?

Ей уже не было больно видеть его. Она пыталась смотреть на него просто как друг, хотя встречи с ним всегда заставляли ее почувствовать некоторую уязвимость.

— Я пришел сказать до свидания, дорогая Жюстина, потому что скоро уезжаю и не знаю, увижу ли вас до отъезда.

— Я слышала, что вы женитесь. О да, как видите, эта новость известна всему Парижу. Чего вы ждете? Вы знаменитый человек, и люди разбирают вас по косточкам и даже сплетничают в ваш адрес. Но это — цена славы.

— Славы! Вы преувеличиваете.

— О да, славы. Вы же знаете, ваша газета очень популярна. О вас говорят как о ниспровергателе нынешнего режима.

— Если режим не ниспровергнет меня раньше, чем я его.

Она припудрила лицо, сняла с волос сеточку и вгляделась в свое отражение в зеркале.

— Итак, это правда, — сказала она. — Вы собираетесь жениться на этой девушке из трущоб?

— Вижу, вы хорошо информированы.

— Вы забываете, что три месяца назад сказали мне о ней сами же у меня на вечеринке.

— Неужели? Вполне возможно… — согласился он.

Она повернула к нему свое лицо:

— Вы счастливы?

Ее глубокий чувственный голос до сих пор волновал его кровь.

— Не знаю, — сказал он.

— Надеюсь, вы будете счастливы, Тома.

Она не ревновала его к этой женщине. Само известие, что он собирается связать свою жизнь с Мари, а не с Шарлоттой, в которой она видела настоящую соперницу, означало, что он стал прежним, как бы снова с ней, Жюстиной.

Тома не осмелился спросить, была ли она счастлива, боясь услышать об ее отношениях с Дельбрезом, которого он не любил. Не придумав другой темы для беседы, он заговорил о Мари.

В этот момент ему послышались шаги в маленькой смежной комнате, которая служила гардеробом и кладовой.

Тома сделал Жюстине знак оставаться на месте, подкрался на цыпочках к двери и резко распахнул ее. Послышался стук падающих предметов, ругательство, а затем мужская фигура буквально выпрыгнула из-за одежды и ворвалась в гримерную.

Прежде чем Тома смог сделать хотя бы одно движение, человек открыл дверь в коридор и моментально исчез.

— Святые небеса! — воскликнула Жюстина.

— Я знаю его, — вскричал Тома. — Это один из негодяев, которые следили за мной на прошлой неделе. Подождите, я ему покажу!

Он прыгнул в коридор, но человек уже исчез, и не было никакой надежды найти его в узком проходе, забитом декорациями и кишащем снующими туда-сюда актерами.

— Он, должно быть, ускользнул через служебную дверь, — сказал Тома, вернувшись. — Теперь его не поймать.

— Можете сказать мне, в чем дело? — поинтересовалась Жюстина.

Тома сказал, что за ним несколько недель подряд следят его враги.

— Но тогда, совершенно очевидно, шпионят за нами, — сказала Жюстина. — Бог знает какую ложь могут придумать эти мерзавцы.

— Они могут говорить что угодно. Мне все равно.

Не желая расстраивать его, она прекратила разговор. Через минуту он покинул гримерную.

Жюстина была права. Два дня спустя в скандальной газетке, издаваемой под оптимистичным названием «Жюстисье», появилась в высшей степени клеветническая статья о Тома Беке.

Автор, журналист по имени Вандерфель, заполнил три колонки обвинениями Тома во всех смертных грехах и закончил тем, что он опасный авантюрист и мерзавец. По его данным, Тома соблазнил бедную рабочую девушку из поселка Доре, а когда у нее родился ребенок, отказался его признать. Не желая жениться на скромной девушке и воспитывать ее ребенка, он предпочел предаваться развлечениям со знаменитой актрисой, от которой получал деньги.

Когда Марийер принес экземпляр газеты в редакцию на улице Круа-де-Пти, на Елисейских полях, Тома побелел от гнева.

— Негодяи! — сказал он. — Как они посмели?

— Эта газета, должно быть, была специально основана для подобных гнусных статеек, — сказал Марийер. — Ведь это только второй номер. Готов поклясться, что Вандерфель — просто псевдоним, за которым скрывается кто-то другой.

— Чего они добиваются? — подавленно спросил Тома, огорченный грязной клеветой, брошенной в адрес Мари и Жюстины.

— Они хотят спровоцировать тебя на какую-нибудь глупость, чтобы потом разделаться с тобой в суде.

— Дай Бог мне только узнать, кто они, и я уничтожу их, — сказал Тома вне себя от гнева.

— Конечно, ты этого не сделаешь. Лучше затаись. Не суйся в ловушку, — посоветовал Марийер.

— Ты думаешь, я позволю им позорить моих друзей?

В ближайший день «Жюстисье» не вышла, но на следующее утро появилась, и с другой непристойной статьей о Тома. В ней Тома был представлен чудовищным ловеласом, который не только соблазнял чужих жен, но и жил за их счет.