Алекс Айнгорн - Сердце и корона

— Что ж, раз вы хотите, пусть так и будет. Идите.

Они поспешили исполнять ее приказ, а королева, с трудом уняв дрожь, поднялась со своего места.

— Я займусь указом. Пошлите за Ланьери. Я жду его через пять минут в рабочем кабинете.

Он явился, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство. Изабелла успела немного смирить свой гнев, но вид Орсини, ничуть не смущенного своим неповиновением, всколыхнул раздражение. Она бросила ему сквозь зубы.

— Садитесь и пишите. Я, Изабелла, королева Аквитанская, настоящим повелеваю… Что еще? — Орсини не двинулся с места.

— Полагаю, ваше величество, я вызову сюда писца. Это его работа.

— Берите перо или навсегда убирайтесь из моего дворца.

Он неохотно сел и небрежно обмакнул перо в чернила.

— … повелеваю:

Первое. Часть земель, принадлежащих аббатствам, а именно: Ла Тир в графстве Вадебуа, Шевре в Ортиз и Муасон в графстве Рено…

— Угодья Муасон уже год принадлежат не аббатству Периньон, а барону де Серизи.

— Пишите, что диктую. Муасон в графстве Рено из собственности аббатства изъять и передать в аренду свободным земледельцем из расчета 50 золотых за акр в год.

Второе. Налог, взымаемый с свободных владельцев сельскохозяйственных угодий, установить в 20 ливров с акра в год.

Третье. Упразднить налог, взымаемый с владельцев скота…

На трех листах сплошного текста изложила Изабелла свой указ, и за все время первый министр не проронил ни слова. Работа заняла не меньше часа.

— Подпись — Изабелла Аквитанская. Год и число. Давайте, я подпишу, — Изабелла бегло просмотрела указ и поставила внизу свою подпись, украшенную изящными завитушками. — Распорядитесь, пусть глашатай зачитает указ на площади.

Первое же лицо, увиденное Изабеллой, было бледное и перекошенное лицо Сафона. Гнев, казалось, разгладил глубокие морщины на его лице и зажег потускневшие глаза старика. Он почти позабыл о приличиях, когда воскликнул:

— Наших уступок им нынче не достаточно! Они желают и других послаблений. Требуют освободить заключенных бунтовщиков, весьма, к слову говоря, опасных! Кроме того, они были дерзки и грубы, и герцог де Рони-Шерье сделал им замечание. Теперь они заявляют, что герцог оскорбил достоинство их представителя и должен быть соответствующим образом наказан. То бишь казнен.

— Что за чушь!

— Именно чушь, ваше величество! Сброд почувствовал свою силу. А те, кто действительно нуждался в помощи и заступничестве королевы, те сейчас дома со своими семьями. Они трудятся в поте лица, им некогда бунтовать.

— Но господин де Сафон! Мне казалось, вы судили иначе.

— Я был слеп. Но еще не поздно! Восстание следует подавить, иначе последствия его будут ужасны. Ужасны и разрушительны, ваше величество!

Изабелла невольно обернулась посмотреть, как воспринял новость Орсини, празднует ли он победу. Он чуть улыбнулся, заметив, что королева смотрит на него, но сохранил безразличный вид.

— Тогда, господа, ничего не поделаешь, — сказала королева. — Мы с вами хотели решить проблему по-хорошему, но раз невозможно, значит, невозможно.

Орсини молча протянул ей свежеподписанный указ, которому не суждено было быть оглашенным, и Изабелла смяла его в бесформенный ком.

— Вызывайте солдат, — приказала она. — Чтобы этих и близко не было около дворца.

— В городе беспорядки, ваше величество, — доложил начальник охраны.

— Эти проклятые бунтовщики смущают народ.

— Объявить их вне закона. Кто будет выступать в людных местах против королевской власти, хватать и отправлять в тюрьму. А там разберемся.

— Ваше величество, вам необходимо покинуть город, — взмолился он. — Я боюсь, дело кончится тем, что они станут штурмовать дворец.

— И речи быть не может, — заявила Изабелла. — Вот ее величество королеву-мать следует доставить в безопасное место. Не для ее возраста такие переживания.

— Да, ваше величество, — он с уважением поклонился ей.

Изабелла в ужасе сжала подлокотники трона. Тяжелые удары тарана сотрясали дворец, хрустальные подвески люстр отчаянно позвякивали, будто умоляя о помощи. Антуан положил ладонь на ее руку, почувствовал едва приметную дрожь и крепко сжал ее пальцы. Но она осталась гордой. Она подняла свой не по-королевски тонкий подбородок, готовая встретить атакующих лицом к лицу.

— Уйдем, — молил ее Антуан, — подземный ход выведет нас из дворца, и вы будете в безопасности, Изабелла, моя королева.

— Я не покину мой собственный дворец, Антуан. Я здесь родилась, здесь родился мой отец. Я не предам мой род.

— Тогда вам не стоило отпускать швейцарцев, ваше величество, — прошипел Орсини. — Это немыслимо — оставить дворец практически без защиты.

— Вы не смеете указывать мне, маркиз. Швейцарцы потребовались, чтобы ее величество королева-мать могла благополучно добраться до Шато Роз.

— Отлично. Все наоборот! Вашей матушке лучше было бы никуда не ехать. Она женщина немолодая и нервная. Ей опасно покидать дворец с швейцарцами или без них. А вот вы… вам было бы лучше быть подальше отсюда, ваше величество.

— Маркиз де Ланьери, вы когда-нибудь научитесь исполнять распоряжения не прекословя?

— Вряд ли, — фыркнул он яростно. Дверь содрогнулась, треща под натиском нападавших. — Идите же наверх, к своим фрейлинам, ваше величество.

Она прильнула к Антуану, но упрямо покачала головой.

— Я не буду прятаться.

Последний, страшный удар сокрушил дверь, и острые щепки полетели королеве в лицо. Она вскрикнула, заломив руки в отчаянии. Антуан закрыл ее своим телом, готовый отдать за нее жизнь, если потребуется. Орсини подскочил и рванулся навстречу возбужденной толпе. Он не мог им позволить отнять у него все, к чему он стремился, вернуть его обратно в нищету и безвестность. Пусть они сдаются, если хотят, а он будет отстаивать свою мечту до последнего вздоха. Сейчас он — некоронованный король этой страны, а вовсе не эта упрямая девчонка Изабелла. Это его страна! Он не даст этим голодранцам столкнуть себя в пропасть. Он попытался удержать оборону, не обращая внимания, что остался один на один с разъяренной, обезумевшей массой восставших. Его сил хватило ровно на две минуты. Он пытался противостоять потоку, но не смог даже удержаться на ногах, и толпа смела его. Раздался омерзительный хруст ломающихся костей, и острая боль пронзила его тело, а воздух замер на полпути между горлом и легкими. Он застонал, пытаясь защититься, заслониться руками, но понял, что ему уже не встать, не отползти в сторону. Толпа уже была над ним, неумолимая, жестокая, равнодушная… Они ворвались во дворец, круша все кругом, топча его плоть, а он судорожно сопротивлялся надвигающейся тьме, превозмогая боль, делая один хриплый мучительный вдох за другим, пока не потерял сознание.